– А давай придумаем этот день вместе.
– Тогда… Там на соседней улице отличный еврейский паб, пошли по шаверме съедим, а то твои круассаны с утра уже слегка поднадоели.
В кафе сели на улице, я заказала лимонад, шаверму и картофель фри. На что получила твой язвительный комментарий:
– Прекрасное меню для одиннадцати утра.
– Ты зануда, и я тебя не слышу. Ля-ля-ля!..Я ем пищу богов.
Твое лицо слегка потемнело, словно тучи набежали. Это были какие-то секунды, но я успела заметить. Весь день я возвращалась к этому твоему выражению лица и никак не могла понять причину. И только уже вечером дома я, кажется, нащупала ответ.
Я вспомнила, как однажды в один из летних вечеров ты приехал в Москву на выходные ко мне, позвонил внезапно. Господи, как давно это было…. Я закончила универ и была в полном раздрае, не понимала, что дальше. Вот есть диплом, и что? Тогда началась череда бесконечных тусовок с дешевым вином, окурками под чьей-то кроватью, завтраком с крошками на газете «Вакансии». Я была в ссоре с Денисом? С Андреем? С Вадимом? Тогда сильно задело, а сейчас уже и не вспомнить. Удивительно, что ты возникаешь всегда, когда мне плохо.
Помню, как мы ходили с тобой по барам, вначале алкоголь расслаблял и веселил, после стало опять грустно. Верный сигнал, что надо прекратить пить. О чем ты заблаговременно и начал беспокоиться. Но у меня тогда был другой настрой.
– Ты не можешь запретить мне пить! Я напеваю «ля-ля-ля», чтобы не материться. Давай начнем с того, что я перестану сквернословить. Более чем достаточно для начала.
– Но…
– Ля-ля-ля…
– Хорошо, хорошо. Твоя взяла. – Ты устало улыбнулся.
Мы зашли в бар, там было так шумно, что, казалось, надо было продираться сквозь звук, разгребая руками пьяные вскрики. Мы сели за столик, ты взял мне виски, а себе свежевыжатый сок. Ты всегда предпочитал здоровый образ жизни.
– Если ты думаешь отделаться сегодня одним виски – ты в глубокой жопе. – Я показала тебе язык.
– Отдыхай, как считаешь нужным.
– Вот и славно.
Мы сидели за качающимся тяжелым столиком, и я пыталась засунуть под одну из его ножек смятую салфетку, чтобы не так штормило.
– Что ты нашла в нем? Что ты нашла в своем парне?
Мне жутко не понравился твой вопрос, будто назойливая муха села на мой пудинг. Я не очень думала над ответом. Мне хотелось курить, есть и вообще уйти отсюда, а ты, как обычно, не соответствовал.
– Ну… – Я нервно почесала ногу. – Максим мужик (Максим? Его же звали Максим?..), сразу меня взял в оборот… У него квартира, машина, он оказался в тот момент, в который мне нужно было.
Ты округлил глаза, потом пощупал трубочку в стакане.
– Квартира? Машина?.. Ты серьезно?..
– Ну да.
Я допила виски и сделала знак официанту, чтобы он принес еще и выписал счет. Я совершенно так не думала, черт знает, что творилось в моей голове, что я так ответила. Я сказала полную ерунду, но она заставила тебя замолчать, и это меня вполне устраивало.
– Оу… Отличные штаны…
– Чего? – я рассеянно уставилась на мужика у бара.
– У тебя… У тебя отличные штаны, – уточнил ты.
– Спасибо, – я притворно-сладко улыбнулась.
Cтолько времени с тех пор утекло, а я только сейчас поняла, что ты спрашивал. И зачем. Кажется, я тебе нравилась тогда.
***
Это был один их тех серых питерских майских дней, когда нет зелени на деревьях, только слякоть кругом – большие грязные лужи.
Ты разбудил меня звонком, выслушал кучу ругани. Уж прости, по утрам я не ангел. И вытащил меня гулять.
– Это не очень хорошая идея – гулять по парку в такое время года.
– Гулять по парку всегда хорошая идея, – возразил ты.
– Ненавижу этот город весной. Да и зимой. Это сплошное затянувшееся дерьмо. Мне нужно солнце! Нужны эндорфины, в конце концов. Невозможно существовать только на том, что накопил за два паршивеньких дня лета.
– Все будет. Ну солнце будет точно, за эндорфины не могу отвечать, уж слишком ты сложная.
Ты шел – руки в карманы, отутюженные штаны, выбритое лицо, живые теплые глаза. В них я видела себя маленькой пацанкой, в кепке козырьком назад. Ведь мы такими познакомились. И такими до сих пор видели друг друга. Так?
Мы шатались, пока не начало темнеть. Ты затащил меня в какую-то булочную, накупил кучу пирожных, которые я все понадкусывала. Я смотрела на изуродованные сладкие половинки, а потом украдкой на твое отражение сбоку в зеркале. Ты не замечал. У тебя очень чувственные губы, ты это знаешь? Ровный плавный изгиб… И брови! Не дуга, а ровная прямая. Мы не говорили о Родионе, больнице, моей боли, будто и не было этого вовсе… Будто и не было.
Потом мы разъехались: ты в гостиницу, я домой.