– Груз слишком тяжёл, уклон очень крут – что толку лупить вашу старуху-лошадь?
– Она ведь сама захотела быть лошадью, – отвечает возница.
У меня пожизненная слабость к подобного рода еврейскому юмору, который, возможно, вам чужд не только потому, что вы (со слов мисс Да Соуза) шотландско-ирландского происхождения, но и потому, что вы, будучи (докомпьютерным) библиотекарем обитали в ином пространстве – в обители тишины, в пределах десятичной системы Дьюи. [Прим. пер. Дьюи, Мелвил – разработчик системы библиотечной каталогизации.]
Быть может, вас не устраивала участь монашки или пастушки, которая когда-то скрывалась за словом «библиотекарша». Может, вам не очень нравилось то, что ваш статус закрывает вам доступ к современной «активности» – эротической, наркотической, драматической, небезопасной, пикантной. Может, вам было противно участвовать в распространении писанины о чьих-то греховных утехах, или даже просто касаться томов грязного чтива (в основном далёкого от реальности, поверьте, мисс Роуз). Позвольте мне предположить, что вы не настолько консервативны, чтобы осуждать людей, посвятивших себя общественно-полезной жизни, а если вы не ретроград, то вряд ли я мог ранить вас так уж сильно. Ни одна современная женщина не станет сорок лет убиваться по поводу какой-то глупой остроты. Она скажет: "Да пошёл ты!"
Кто же тот, кто винит меня в вашем оскорблении? Эдди Уолиш, вот кто. Как мне дали понять, его назначили старшим координатором студенческих исследований по гуманитарным наукам штата Миссури. На этом поприще он непревзойдён, просто гениален. Но несмотря на то, что он ныне проживает в Миссури, ему, видимо, не хочется думать ни о чём, кроме как о Массачусетсе былых времен. Он не может забыть мне моего проступка. Будучи тогда свидетелем совершенного мною (чем бы оно на самом деле ни было), он пишет мне: – Вынужден напомнить вам о вашем оскорблении Карлы Роуз. Это так характерно для вас: плевать, что она старалась быть покладистой, взять и не просто проигнорировать её доброжелательность, но влепить ей звонкую пощёчину. Как мне стало известно, вы травмировали её на всю оставшуюся жизнь. (Заметьте, как либеральный американский лексикон используется в качестве карательного инструмента. Под «характерно» подразумевается: «Вы нехороший человек, Шоумут.») Далее, вы и вправду травмированы, мисс Роуз? Откуда Уолишу «стало известно»? Вы ему сказали? Или это, как я полагаю, лишь слухи? Я сомневаюсь, помните ли вы вообще этот казус? Было бы как гора с плеч, если нет. Мне бы не хотелось нагружать вас неприятными воспоминаниями, но если я, действительно, унизил вас столь глубоко, то разве можно обойтись без них?
Что ж, вернёмся к Рибие-Колледж. Мы с Уолишом тогда отлично ладили. Оба были молодыми преподавателями: он – по литературе, я – по изящным искусствам, моя специализация – история музыки. Для вас это вряд ли сюрприз – моя книга о Перголези есть во всех библиотеках. Быть не может, чтобы вы не натыкались на неё. Кроме того, я вёл весьма популярные программы по музыковедению на общественном телевидении.
Вернёмся однако же в сороковые. Сразу же после Дня труда начался семестр. Моя первая должность преподавателя. Спустя семь или восемь недель я все еще пребывал под глубоким впечатлением. Позвольте я начну с чудесной атмосферы Новой Англии. Оказавшись здесь сразу после Чикаго и Блумингтона, штат Индиана, где я получил ученую степень, я никогда до этого не видал берёз, придорожных папоротников, глубоких сосновых боров, белых церковных колоколенок. Кем я мог себя ощущать здесь, кроме как чужаком. Мне хотелось ржать со смеху, слыша как меня называют «Доктор Шоумут». Я чувствовал себя здесь нелепым как верблюд на лужайке. Я, парень наделенный очень длинными по отношению к торсу ногами, склонный представлять себя фигурой нелепой, несуразной, конечно же, не мог иметь истинного представления и о Рибие-Колледж. Последний же был нетипичным для Новой Англии богемным колледжем для нью-йоркских мажоров, слишком неуверенных в себе и потому неприспособленных для учебы в лучших колледжах.