По дороге снова немного поудивлялась, на сей раз тому, сколько нетерпимости, оказывается, было у меня по отношению к управдому. Хотя, возможно, к этому примешивалось еще и что-то другое. Вряд ли стоило стоять дрожать в холодной арке у ворот и перетирать всякую чушь с человеком, при одной мысли о котором начинало трясти.
По набережной двинулась в сторону площади. Гроза пронеслась по улицам, и все тротуары, входы в подъезды и подворотни были завалены листьями, ветками и всяким бумажным мусором, даже разноцветный надувной шарик и тот одиноко, словно призрак, кружился над проезжей частью. На террасе ресторана «Юттутупа» не было больше ни посетителей, ни столиков, но по старой привычке я все равно, проходя мимо, ускорила шаг, будто опасаясь, что какое-нибудь пьяное привидение может что-то прокричать мне вслед.
Потом, сама того не заметив, дошла до светофора, и тут вдруг раз — бывает такой момент, когда понимаешь, что не знаешь, куда идти, а потом вдруг понимаешь, что тебе этого и знать-то совсем не хочется. Словно вдруг провалился в какую-то яму, и даже думать не хочется, как ты там очутился, так, по глупости. Надо просто упорно думать: ну очутился и очутился, что такого.
Машины гудели, тарахтели и неслись мимо. Заставила себя быстро перейти по переходу на другую сторону, к площади. Остановилась; множество людских форм и запахов кружили вокруг, словно ветер. Взяла курс налево. Остановку заполонило пешеходное стадо.
Подошел автобус. Но я решила пропустить его.
На рынке угрюмо торговали и робко попрошайничали, пахло каким-то очень домашним раем цветочной лавки, слышался звон ветряных колокольчиков и бряканье подвесок из оленьих рогов, клекот чаек. Мясная палатка испускала крепкий копченый дух, покупателей не было, сам мясник с мрачным и озабоченным видом рассматривал огромный свиной окорок и почесывал свой внушительный живот. Проходя мимо него, я подумала, неужели он вымазал в крови передник, прикрывавший его брюхо, только для пущей достоверности?
Села за столик в кафе, стала пить кофе, рассматривать ползущую мимо человеческую массу. И вдруг меня вновь охватило тревожное, лихорадочное состояние, где-то в левом боку пульсировала красная точка, Керава, из всех возможных мест мира и Финляндии — именно Керава. Я стала думать о непохожести жизней Йокипалтио и Ялканенов; о разности миров, которым принадлежат эти часы, кружки и кастрюли, об огромной толстой стене, которая разделяла две квартиры; думала, как они все там живут. А потом вдруг стало невыносимо тяжело удерживать эти мысли хоть в каких-то рамках. Пришлось встать. Встать и пойти.
Встать и пойти, да, пришлось в самом деле встать и пойти, только опять неизвестно куда и в какую сторону, но сторона как-то определилась сама собой, просто подальше от дома. Путь пролегал через рынок, я быстро шла вперед, ловко лавируя в толпе сумок и пакетов, плывшей в направлении станции метро, увернулась от непонятного мужичонки, похожего одновременно на эльфа и гнома и ростом не больше мусорного ведра, он размахивал кривой палкой перед закрытым сосисочным киоском. А потом уже на пешеходном переходе перепрыгивала с клавиши на клавишу по направлению к району Мерихака.
Взяла курс на улицу Вихерниеменкату и довольно быстро добралась до нее, прошла мимо шумно-желтого продуктового магазина на углу и зашагала дальше. Ничего особенного на улице не было, припаркованные машины, двери подъездов, букинистические магазины и еще какая-то непонятная контора широкого профиля, разместившаяся в одном офисе и предлагающая услуги прачечной, массажного кабинета и визового агентства, улица была не особенно длинной, и я остановилась где-то на полпути, в аккурат под часами с рекламой пепси. Там как раз в этом месте была ниша, ведущая к подъезду, на домофоне было множество фамилий и потертые черные бакелитовые кнопки, я стояла и смотрела на них, почему-то не на фамилии, а именно на кнопки. Сложно было придумать какое-то логическое обоснование для продолжения моего пути, равно как и для стояния под дверью, а потому я просто стояла, стояла и смотрела на дверь, со стеклянной поверхности которой на меня смотрела закутанная в пальто фигура, словно деревянный и неподвижный сувенир, завернутый в газету, и долго так стояла, пока в подъезде не вспыхнул свет и отражение не заполнилось чем-то шагающе-незнакомым.