И ведь двигаю, позорище такое! А я еще смеялась над тетками, танцующими на концертах, посвященных музыке восьмидесятых, исправно транслируемых на экране телевизора.
— Лена, со всей возрождающейся к тебе любовью, могу сказать, что танцуешь ты просто ужасно. Чего ступнями дергаешь, как будто вступила в дерьмо и пытаешься стряхнуть его с подошвы?
— На себя посмотри! У тебя что, в руках венчик, и ты ими яйца взбалтываешь?!
— Точно! На завтрак будет омлет. Ты с чем предпочитаешь? Ветчина, сыр, помидоры? Может грибы? — как ни в чем не бывало продолжает наяривать руками Вадим, при этом активно подключив ноги.
— Грибов вы, судя по всему, и так наелись. Причем среди них явно были галлюциногенные.
— Мне больше нравится, когда ты не выкаешь. Мы не в восемнадцатом веке, чтобы мужа на вы называть.
— Так вы и не муж.
— Ключевое слово пока не муж. Смело переходи на ты.
Что я вообще творю? Может это все же какой-то розыгрыш? Хотя какая разница, что это. Вопрос в том, почему я на это ведусь! Так бы и размышляла, дрыгая конечностями, подавляя при этом в себе рвущийся наружу смех от движений этого ненормального, если бы сразу после окончания песни Вадим не взял меня за руку и не притянул к себе.
— Медлячок. Это прям судьба, — довольно выдает он, кладя одну руку мне на талию, другой сжимает мою ладонь, притягивая еще ближе к себе.
Так близко, что я отчетливо ощущаю запах его парфюма. Готова со всей серьезностью признать, что запах приятный. И до меня вдруг дошло, что все, что происходит сейчас, не вызывает у меня стойкого желания отмыться и тем более разродиться рвотой. Этот факт меня безусловно радует. Хотя эту реакцию можно списать и на стресс организма. Одно вытесняет другое.
— Ленка, ты такая красивая, — шепчет мне на ухо Вадим, едва касаясь губами моей кожи, на что я тут же одергиваю голову.
— Я в курсе, — как можно резче отвечаю я, понимая, что меня бесит бесцеремонность этого мужика. Еще немного и свой язык он мне засунет не только в ухо, но и в рот.
— Ты какие цветы любишь?
— Пионы, — не задумываясь отвечаю я.
— А цвет?
— Серо-буро-малиновый.
— Спасибо, буду знать. Если я перемещу руку на попу, ты проткнешь мне каблуком ногу?
— Да.
— Я почему-то так и подумал. Все же у нас полное взаимопонимание с первой минуты знакомства. Звездец, как же все-таки хорошо, что я все же сюда приехал.
— Не то слово.
Замолкаю, как только взгляд падает на папу с Кариной, стоящих недалеко от нас. Забавно, у обоих такие лица, словно в заднице действительно якорь. Могу поклясться, что папе не нравится то, что я танцую не с тем, кого он мне успешно пытался втюхать в самом начале вечеринки.
— О чем думаешь?
— О том, какие у хозяйки вечера длинные ноги.
— Одна длиннее другой, — усмехаюсь в ответ на комментарий Вадима. — За что ты ненавидишь Карину?
— А что, это так заметно? — издаю какой-то нервный смешок.
— Я же подслушивал разговор, конечно.
— Встречный вопрос, а вы ее откуда знаете?
— Трахался с ней лет сто назад, а потом Карасев ее к себе переманил. Но сучка прогадала. Зато теперь он немного в заднице, а я на коне, — улыбаясь произносит Вадим и, как только замолкает музыка, перестает двигаться. Начинается очередная песня, а я словно в ступоре от его слов.
— Сто лет назад, это сколько? — отстраняюсь от Вадима и отхожу на пару шагов в сторону.
— На кой хрен тебе это надо? Это прошлое. Не ревнуй, Леночка. Ты тогда еще ребеночком была, я бы тебя не смог в жены взять.
— Сколько? Мне очень надо знать. Когда Карасев ее… ну сошелся с ней, — Вадим скептически меня осматривает, почесывает голову, но выдает вполне уверенный ответ.
— Лет восемь. Плюс минус пару месяцев.
— Восемь, — повторяю я, как будто смакую эту цифру. — Вот же сволочь.
— Подожди, ты… трахаешься что ли с карасем?
— Эээ… а что, с рыбой можно трахаться? Карась вообще костлявый.
— Ты давай блондинку из себя не строй. По глазам вижу, не дура, — зло бросает Вадим, хмуря брови.
— Вообще-то я и есть блондинка.
— Корни прорисовываются не блондинистые, значит не все потеряно. Ну так что там с Карасевым. Трахалась с ним?
— С чего такие выводы?
— Ты злобно пялишься на разноногую, потому что, вероятнее всего, хочешь на ее место, то есть на место законной жены, а та сучка в ответ ненавидит тебя, потому что терять насиженное место не хочет. Осталось только узнать, спала ли ты с мерзким хрычом раньше или спишь и по сей день, удерживая его при этом на крючке, чтобы так или иначе развелся с этой шалавой.