– Легковерные женщины, – спокойно ответила она, – всегда легковерны, независимо от того, влюблены они или нет. Я не отношусь к таким женщинам.
– Тебя послушать, так это добродетель, – с едва уловимым презрением сказал он, – но жизнь размеренную и нудную сложно назвать добродетелью. Дэвид тебя возбуждает? – Он задал вопрос таким естественным тоном, как будто спрашивал, который час.
Глаза ее округлились от изумления. Попятившись от него, она уперлась спиной в перила.
– Ты, должно быть, шутишь, если думаешь, что я отвечу на подобный вопрос.
– А почему бы и нет? Единственная причина не отвечать – страх, а единственная причина для страха – отрицательный ответ.
Он глухо хохотнул, как будто ситуация его веселила, а потом выбросил вперед руки и опустил их на перила по обе стороны от нее.
– Ответ мне, разумеется, и так известен, – лениво проговорил он. – Он тебя ни капельки не возбуждает. Не так уж сложно понять язык тела. Любовники выдают себя, не произнося вслух ни слова. Бедняжка Дэвид. Может, он и привлекает тебя как потенциальный муж, раз других кандидатов нет, но физически не привлекает нисколько, верно?
– Зачем ты меня спрашиваешь? Тебе же заранее известны все ответы – так ты, во всяком случае, утверждаешь.
– В последние шесть лет был ли в твоей жизни хоть кто-нибудь, Кэтрин? Ты закрутила со мной интрижку, а потом сбежала обратно к любимому. Из этого ничего не вышло. Может быть, потому ты и решила погрузиться с головой в работу и делать вид, что совершенно счастлива?
Горечь по-прежнему переполняла его. Под маской железного хладнокровия и циничного веселья скрывалась все та же горечь. Неважно, что больше он ее не хочет и вообще ничего к ней не испытывает, – горечь не ушла, она пронизывала его насквозь черной нитью.
Все это промелькнуло перед ней во внезапной вспышке озарения.
– Прекрати свои попытки разложить меня по полочкам, – огрызнулась она. – Я понимаю, ты хочешь, чтобы я ударилась в слезы и призналась, что вся моя жизнь была длинной чередой скорбных, печальных дней! Так вот, ничего подобного! Ты и представить себе не можешь, какое удовлетворение приносит мне моя работа, когда я учу детей, наблюдаю за их ростом, сею зерна любознательности в их душах. Можешь сколько угодно веселиться, считая эти радости второсортными, но ты будешь не прав.
– В жизни есть и другие – интересные вещи, помимо сеяния зерен в детских душах, не так ли? Когда приходит ночь и дети далеко – чем ты тогда утешаешься?
– Могу задать тот же вопрос тебе. Когда ты покидаешь свой кабинет, сбрасываешь костюм всесильного магната – чем ты утешаешься тогда?
Она сама поражалась, что находит силы так логично спорить с ним. Казалось, мысли и чувства действуют заодно, заставляя ее высказывать такие вещи, которые она, подумав как следует, оставила бы при себе. Она привыкла хранить свои мысли при себе, но что-то в этом человеке разжигало в ней желание открыться, швырнуть ему все, что накопилось в ней.
Наверное, его ослиное упрямство, злость, глупая гордость. Все то, чего в ней давно уже не было.
– У меня были женщины, – пожал он в ответ плечами, не отводя взгляда от ее лица. У нее было чувство, как будто ее рассматривают под микроскопом.
– Весьма полезно, – отозвалась она сладчайшим, полным сарказма голоском, и наградой ей были его искривившиеся от такого ее тона губы.
– Согласен. Уж куда полезнее, я бы сказал, чем испытывать необходимость пожертвовать собою, причем неважно ради кого.
Он опять намекал на Дэвида, и она окатила его таким ледяным взглядом, что он расхохотался, отстранившись от нее и скрестив руки на груди.
– Вот так взгляд! – оценил он. – Неужели я обидел тебя?
У нее уже заболела спина оттого, что она изо всех сил упиралась в перила, стараясь отодвинуться от него как можно дальше. Она неловко шевельнулась.
– Нет, конечно! – Она бросила на него еще один взгляд, отчего он засмеялся громче. – Я просто счастлива, что доставила радость хозяину поместья!
И с этими словами она начала спускаться по лестнице, спиной ощущая, что он следует за ней, не переставая ухмыляться.
Они подошли к выходу из кухни в то самое мгновение, когда Джек резко затормозила свой джип и вынула из него пятилетнюю пассажирку.
– Ты кое-что забыла, – произнес он шепотом, наклонившись к самому ее уху, и она дернулась в его сторону:
– Что именно?
– Свою драгоценную резинку для волос.
Он держал ее двумя пальцами в вытянутой руке, и Кэтрин одарила его взглядом, от которого увял бы едва распустившийся цветок, но добилась лишь того, что у него снова от смеха задрожали губы.
– Благодарю.
Ее голос был ледяным. Он, возможно, находит в высшей степени занимательным насмехаться над ней, но она не намерена разделять его веселье. Она поспешно соорудила на затылке «конский хвост», а когда обернулась, Клэр уже стояла рядом, в восторге от неожиданного прихода учительницы.
– Вы пришли ко мне в гости? – весело прощебетала малышка.
Джек приближалась к ним куда медленнее, и взгляд ее метался от брата к Кэтрин.
– Ну пожалуйста, зайдите, – умоляюще протянула Клэр, – выпьете апельсинового сока.
– Мисс Льюис, наверное, не любит апельсиновый сок, Клэр, – вставил ее отец.
– Тогда, может, просто газировки?
– Как-нибудь в другой раз, – нежно ответила Кэтрин и улыбнулась Джек, которая безуспешно пыталась глазами задать вопрос. Кэтрин шагнула на солнцепек и пошла к своей машине, держа Клэр за руку и прислушиваясь к детской болтовне, а Доминик тем временем прошел вперед и с издевательски театральной почтительностью распахнул для нее дверцу. Этот напыщенный жест привел в восторг Клэр, но окончательно вывел из себя Кэтрин.
– Я уверен, что мисс Льюис еще придет к нам когда-нибудь, – успокоил он дочь и поднял ее на руки, и Кэтрин сразу же поняла, что это отнюдь не повседневное явление. У малышки был одновременно счастливый и ошарашенный вид.
– Ну конечно, приду, – согласилась Кэтрин, но написанное на ее лице выражение без слов дало понять Доминику, что вероятность этого, не больше, чем вероятность ее полета на Луну в следующие выходные.
– Ну конечно, придете, – с легкой издевкой повторил он. – Ведь вам понравился сегодняшний краткий визит к нам, не так ли? – Он вопросительно приподнял брови, а Кэтрин, кивнув на прощание Клэр, завела двигатель и тронулась с места. Она не оглянулась.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Дни постепенно становились короче, а в воздухе чувствовалось приближение холодов.
Кэтрин очень любила осень и зиму. Любила, когда листья меняли цвет с зеленого на желтый, а потом на багряно-красный; любила печальный, холодный пейзаж зимы. Она любила ранние вечера, когда так приятно было вернуться в свой уютный домик и весь вечер провести в гостиной с зашторенными окнами, с хорошей книжкой в руках, прислушиваясь к завыванию ветра.
В гостиной у нее был камин, и она решительно отказывалась сменить его на газовое отопление, несмотря на постоянные советы друзей. Ей нравилось мерцание язычков пламени, нравилась легкая усталость, когда она закладывала в камин поленья.
В конце октября, перед осенними школьными каникулами, она приехала домой, мучительно стараясь воскресить то удовольствие, которое всегда испытывала от предвкушения недели приятного безделья в теплом доме, когда за его стенами холод и мрак.
Так. Она примется за новую книгу; приготовит себе восхитительное спагетти; сварит настоящего кофе, вместо обычной растворимой гадости.
Она вошла в дом и громко объявила в пустоту, что предстоящая неделя каникул будет для нее райским блаженством.
Разве не об этом она всегда мечтала? – подумала Кэтрин. Как же она ненавидела долгие зимние месяцы в юности! Целыми днями приходилось торчать дома, стараясь угодить раздраженной матери, стараясь не маячить у нее перед глазами, хотя надежды остаться незамеченной все равно не было. Но уже много лет она могла делать все, что ее душе угодно, и много лет она наслаждалась роскошью своего уединения, а вот теперь чувство радости куда-то исчезло.