Почти правда. Они действительно поддерживали отношения, но лишь редкими письмами да рождественскими открытками. Эмма два раза приезжала в гости, но жизнь в провинции приводила ее в уныние, и она часами уговаривала Кэтрин вернуться к развлечениям Лондона.
– Что ж, приятно узнать, что ее не постигла участь твоих дорогих платьев, – сказал Доминик, а Кэтрин бросила на него из-под ресниц утомленный взгляд.
– Думаю, мы здесь не для того, чтобы обсуждать меня. – Нужно немедленно вернуться к более энергичному, живому тону. Он у нее лучше получается.
– А почему это ты так решила?
Официант вручил им меню – невероятных размеров разукрашенные фолианты, у которых был такой вид, как будто там речь шла не о еде, а о мировых проблемах.
– Потому что я – очень скучный предмет для разговора. – Она увлеклась меню и не замечала, что он молчит, до тех пор, пока не подняла на него глаза и не встретилась с его пристальным взглядом.
– Почему ты так думаешь?
– Какая разница? – захваченная врасплох, ответила она вопросом на вопрос. – Я, наверное, выберу язык.
– Твой дружок именно поэтому тебя бросил?
– Я не хочу обсуждать эту тему. Все в прошлом.
– Точно, – ровным, холодным тоном подтвердил он. – В таком случае стоит ли волноваться, – будем мы обсуждать эту тему или нет? Почему ты назвала себя скучной? В Лондоне ты была в себе уверена. И не вела себя так, как будто постоянно удираешь от чего-то.
– Все от чего-нибудь да удирают, – неопределенно бросила она и, когда он недоуменно приподнял брови, с раздражением закончила: – Ты опять за свое, не отступаешься? Ладно, я вовсе не скучная, я потрясающе волнующая – с моим гардеробом, полным костюмов, ранним сном и благоразумной работой! – Она сама прекрасно понимала, что в ее словах звучит горечь, и ненавидела Доминика за то, что он сумел выудить из нее этот запальчивый ответ – особенно после того, как на пути сюда она тридцать пять минут репетировала хладнокровное поведение.
– Так-так-так. – Он откинулся назад и устремил на нее такой немигающее сосредоточенный взгляд, что она запылала от нервозности и отчаянной потребности защититься.
– Я знаю, о чем ты думаешь. – Она сделала паузу, давая ему шанс испытать на ней свои способности психоаналитика, но его упорное молчание заставило ее очертя голову броситься в омут: – На самом деле я вполне уверена в себе.
– Должна быть, – согласился он, – раз выбрала такую работу. Дети способны очень быстро раскусить тех, кто их стесняется.
Ответный смех Кэтрин прозвучал искренне и открыто.
– Я не стала бы это утверждать. В четыре-пять лет их куда больше волнует происходящее вокруг, нежели душевное состояние их учителя. Кроме того, они ужасно доверчивы. Думаю, желание использовать в своих интересах слабости других людей приходит значительно позже.
– Клэр тяжело в школе? – спросил Доминик.
За эти годы она совсем забыла о его способности очень внимательно слушать то, о чем ему говорят.
– Поначалу было тяжело, – ответила Кэтрин и замолчала, пока перед ними торжественно расставляли тарелки с закусками. Потом принялась за еду и продолжала, проглотив очередную порцию языка и овощей: – По-английски она говорит свободно, но первое время не успевала схватывать все, о чем говорили другие девочки. Сейчас же все превосходно. Клэр, конечно, не лидер, но я и не думаю, чтобы она когда-нибудь им стала, верно ведь?
– Верно, – задумчиво отозвался Доминик. – Она всегда была погружена в себя.
– Да. Знаю. И понимаю… – Она запнулась, сообразив, что сказала лишнее, а потом продолжала, сама того не желая, поскольку признание само следовало из предыдущих слов: – Я была точно такой же. Мой отец ушел из дому, когда я была совсем маленькой, а мать… – Кэтрин замолчала. Она никогда никому не рассказывала о матери. Все свои проблемы она прятала глубоко внутри и всегда старалась убедить себя, что все не так уж плохо. Понять, до какой степени ее детство повлияло на нее, она смогла значительно позднее.
– А твоя мать?.. – В его вопросе звучал интерес, но не нажим, и она рискнула:
– Мама возненавидела отца за то, что он нас бросил. Она всегда говорила, что он нас предал. Это, конечно, было правдой, но…
– Она винила тебя?
– Нет.
– Она заставила тебя расплачиваться за его предательство?
– Что-то вроде этого. – Кэтрин нервно засмеялась. – Я же говорила, что я – ужасно скучная тема для разговора.
– Прежде ты никогда не рассказывала мне о своем прошлом, верно?
Кэтрин хладнокровно встретила его взгляд и ответила чистую правду:
– Когда я познакомилась с тобой, у меня не было ни прошлого, ни будущего.
– Расскажи мне, – произнес Доминик с встревожившей ее мягкой настойчивостью.
– Рассказать что?
– Расскажи, что ты скрываешь.
Она опустила глаза. На лбу выступили бисеринки пота. Рассказать? – думала она. Всю правду? Всю сложную, запутанную правду, так дорого ей стоившую? Он сказал, что прошлое теперь не имеет значения, поскольку между ними все кончено, и двум чужим людям, чьи дороги случайно пересеклись, секреты ни к чему, но для нее это было не так. Он, возможно, и сумел вычеркнуть ее из своей жизни, но Кэтрин хватало честности признать, что самой ей подобное не удалось. Бессмысленно размышлять, что именно она испытывает к нему, но уж конечно, не равнодушие. А это единственное чувство, которое помогло бы ей непринужденно и весело сообщить ему обо всем случившемся шесть лет назад.
– Ничего я не скрываю, – не поднимая глаз, сказала она.
– Ты встречалась с нами обоими одновременно? – Острый взгляд его сузившихся глаз противоречил небрежной заинтересованности в голосе. – Ты была от него беременна?
Ошеломленная, Кэтрин вскинула на него глаза, а потом расхохоталась, откинувшись на спинку кресла.
– Объясни мне, в чем соль шутки, – холодно отреагировал Доминик, и ее смех постепенно стих, хоть она и не сразу справилась с нервным хихиканьем.
– Я никогда в жизни не была беременна, – ответила наконец Кэтрин, подумав, что беременность от фиктивного любовника, пожалуй, обеспечила бы ей место в «Книге рекордов Гиннесса». – Это самое нелепое предположение из всех, которые я когда-либо слышала. – (После ее заявления он нахмурился еще сильнее). – Ты не подумывал о том, чтобы начать писать романы?
– Как смешно, Кэтрин, – буркнул он. Но, судя по выражению его лица, она его ни капельки не развеселила.
– Не знаю, почему ты считаешь необходимым докапываться до истины, – уже серьезно сказала она. – Полагаю, это каким-то образом связано с мужской гордостью, но я не собираюсь помогать тебе сложить головоломку до конца. И вообще, интересно: стал бы ты этим заниматься, если бы судьба случайно не столкнула нас снова?
– Незавершенное дело всегда остается с тобой, – ответил он и подал знак официанту, чтобы принесли кофе. Затем склонился к ней: – И потом, мы ведь все-таки встретились, и я не сдамся до тех пор, пока не выясню, что двигало тобою тогда и что двигает тобой сейчас.
Она смотрела на него с испугом.
– Но зачем? Что ты выиграешь?
– Удовлетворение, Кэтрин. – Он вернулся в прежнее положение, и на губах его заиграла улыбка, подтверждавшая, что он слов на ветер не бросает.
Ей стало не по себе. Уж лучше бы он признался, что раскапывать правду его заставляет чистейшее, беспардонное любопытство! Его тон был холодным, обезличенным. В словах слышалось бесстрастное желание все выяснить – точно такое, как, например, желание решить сложную научную проблему.
Он давным-давно потерял к ней всякий интерес, и совершенно очевидно, что сидящая перед ним женщина для него ровно ничего не значит, но его безжалостная логика просто не позволит ему оставить эту задачу нерешенной.
У столика возник официант с обычными вопросами о том, как им понравилась еда. А что, если Кэтрин сейчас поднимется и объявит, что ей нисколько не понравилось? Слетит ли с него маска вежливости и обходительности? Завопит ли он от ужаса, воздев руки к небу? А может, притащит сюда хозяина и потребует объяснить, что было не так?