<p>
Никто из нас не выступал посреди собрания из восьмидесяти человек с предложением перейти к вооруженной борьбе, но среди нескольких небольших групп товарищей эта тема циркулировала. Однако это были абстрактные и расплывчатые разговоры, без конкретных последствий, не говоря уже об организационных предложениях.</p>
<p>
Вместо этого мы открыто говорили о превращении службы порядка в хорошо организованное ядро, способное действовать в различных городах: везде, где столкновения требовали жесткого присутствия.</p>
<p>
Огнестрельного оружия у нас ещё не было.. В те времена еще использовались коктейли Молотова, болты и прутья.</p>
<p>
Но в то время определенное «вооруженное присутствие» начало пробивать себе дорогу в движение, появлялись первые вооруженные группы: например, «22 октября» в Генуе и «Гэп» Фельтринелли. Еще в 68-м году я время от времени встречался с Джанджакомо Фельтринелли, и мы подробно обсуждали наши проекты.</p>
<p>
В Пекориле я ясно почувствовал, что после возвращения в Милан наши боевые обязательства примут другой оборот. Я еще не знал, какой, но чувствовал, что выбор неизбежен. И мой выбор вскоре созрел в напряженной атмосфере столкновений на заводе Pirelli.</p>
<p>
Но есть кое-что, что следует уточнить. В то время конкретное содержание так называемой «вооруженной борьбы» было очень скромным. Поджог машин заводских боссов практически ничего не значил: уличные демонстрации движения поджигали гораздо больше, чем несколько старых Seicentos. Проблема заключалась не в размере ущерба, нанесенного противнику, а в том новом положении, в которое эти действия поставили нас в рамках рабочих движений борьбы.</p>
<p>
Наши рассуждения о вооруженной борьбе и первые акции «вооруженной пропаганды» возникли из-за невозможности продолжать использовать старые методы коллективных действий и собраний, а также из-за необходимости вооружиться новыми инструментами, чтобы сделать наше присутствие ощутимым в ситуации обостренного социального противостояния, как в то время.</p>
<p>
Микровзрывы служили для того, чтобы подчеркнуть наше присутствие, а также для того, чтобы сделать более эффективными и убедительными политические выступления, которые мы проводили с помощью листовок и работы на заводах. И тогда мы почувствовали необходимость придумать что-то новое.</p>
<p>
Вопреки тому, что говорили некоторые, мы не хотели вдохновляться партизанскими действиями или даже действиями традиционного, хотя и революционного рабочего движения. Мы хотели учиться на новом опыте, который будоражил мир: мы смотрели на «Черных пантер», «Тупамарос», Кубу и Боливию Че Гевары, Бразилию Маригелы. Вот почему рассказы Фельтринелли, который путешествовал по миру и напрямую общался с лидерами различных партизан, имели определенный шарм и были, несомненно, интересны.</p>
<p>
</p>
Рюкзак Фельтринелли
<p>
</p>
<p>
Не сказал бы, что дон Фельтринелли был нашим маэстро. Скачать так было бы чрезмерным преувеличением. На самом деле это неправильно. </p>
<p>
Фельтринелли был любознательным и живым человеком, с которым меня также связывала привязанность, и который снабжал меня немалыми знаниями и информацией благодаря средствам и знаниям, имевшимся в его распоряжении.</p>
<p>
Весной 1968 года он пригласил меня на дебаты в штаб-квартиру своего фонда на улице Андегари в Милане. Я пошел, взяв с собой Дуччо Берио, и был поражен тем, что оказался единственным выходцем из университета Тренто, приглашенным в это маленькое святилище: там было четыре или пять молодых людей из миланского движения, пара немецких товарищей, два французских пролетария Гоша и один португалец. Мы говорили о ситуации в Европе, о французском мае, о связях между студентами и рабочими. Фельтринелли попросил у меня подробный отчет о наших событиях в Тренто. Больше ничего. Эта первая встреча была просто контактом и обменом идеями.</p>
<p>
Он показался мне приятным человеком. Мне понравился его громкий смех, его непринужденная манера говорить на определенные темы, его умение слушать.</p>
<p>
В августе 69-го я вернулся в офис его издательства, чтобы представить ему свое исследование о социологической структуре итальянской армии. Мы очень мало говорили о моей рукописи, зато подробно обсудили ситуацию в Pirelli и деятельность, которую я начал в Милане.</p>
<p>
Через несколько месяцев он вызвал меня в лигурийскую глубинку, в дом своего старого друга-партизана. Я пробыл там несколько дней, и именно там наши отношения стали более тесными. Ему нужна была точная информация о деле Пизетты, за которым я внимательно следил как руководитель службы заказов студенческого движения в Трентино.</p>
<p>
Марко Пизетта был горным проводником, который симпатизировал марксистско-ленинским кругам в Тренто. Однажды, в 1968 году, у меня возникла идея сделать «что-то конкретное» против войны во Вьетнаме, и я подумал, что было бы неплохо взорвать небольшой американский военный гарнизон на вершине Паганеллы, на высоте 2000 метров. Я попросил Пизетту сопровождать меня, и он сразу же согласился. Акция оказалась невозможной, но я вспоминаю день нашего восхождения как замечательный горный опыт.</p>
<p>
Год спустя, в апреле 1969 года, он взорвал бомбы в штаб-квартире Inps, в супермаркете и возле казармы карабинеров. Когда его начали выслеживать, мы в движении решили поддержать его и в нашей маленькой газете представили его как первого беглого итальянского «революционера».</p>
<p>
Я позаботился о том, чтобы помочь ему организовать побег. Я нашел ему небольшую комнату в Милане, но через некоторое время он сказал мне, что «чувствует себя одиноким». Тогда я ввел его в круг друзей в Лорентеджио: там была «Берсальерия», там был старый «Бомба», грузный бывший партизан, ставший отличным поваром, там было много людей, которые плели свои живописные экзистенциальные приключения вокруг площади Тирана. В этой среде Марко чувствовал себя непринужденно и умудрялся находить различную работу.</p>
<p>
Фельтринелли был в курсе моей деятельности и сказал мне, что он придает большое значение этим обычно упускаемым из виду аспектам революционной жизни.</p>