— Дайте Ивану первому перейти в наступление!..
— А кто возражает? — спрашивал Куйбышев.
Чапаев пожимал плечами:
— Да вроде бы никто.
Иван Кутяков Куйбышеву нравился: что-то орлиное было во всем его облике. Острые брови, нос с горбинкой, спокойные зоркие глаза. Внешне вроде бы флегматичен, разговорчивым тоже не назовешь. Но в нем беспрестанно клокочет внутренняя ярость. Самые дерзкие рейды по тылам врага — кутяковские. В общем-то, он прямая противоположность вспыльчивому, не всегда уравновешенному Василию Ивановичу, иногда сдерживает Чапаева, тот сердится, но в конце концов соглашается с Кутяковым. А Кутякову недавно исполнилось двадцать два. Комбриг!..
Контрнаступление началось 28 апреля. Начал его именно Кутяков. Две остальные бригады Чапаевской дивизии также перешли в наступление в районе Бугуруслана.
Эти дни и эти ночи слились в нечто единое, как бы вневременное, в грохочущий поток. Позже он даже не мог отчетливо вспомнить, в какой день и час где был.
Но навсегда осталось радостное ощущение стремительности, своего полного слияния с людскими массами. Вот он в первой цепи наступающих войск. Впереди стремительная река, льдины срывают и уносят мосты. Но надо на тот берег, где окопались белые. Вплавь, вплавь, на бревнах... Сводит челюсти от холода. Хорошо, что в сибирской ссылке привык к ледяным ваннам и теперь можно показать пример солдатам...
Он плывет, раздвигая рукой льдины. По нему садят из пулемета. Хо-хо... сколько раз уже это бывало! А в нем всегда живет почти фатальная уверенность — не убьют! Вот за это обожает его Чапаев. А Кутяков сопит, не одобряет. Зачем члену Реввоенсовета рисковать собой? Лучше бы сидел в своей оперативной группе, намечал планы. Но ему нужно живое ощущение боя, это — воздух, которым он дышит.
Знаменитая Бугурусланская операция, которой суждено войти в историю военного искусства! Она длится шестнадцать дней. И каждый из них до предела насыщен ожесточенными боями. Враг отброшен на сто пятьдесят километров к востоку, он бежит, бежит... Чапаев разбил в пух и прах 1‑й Уфимский корпус белых и расхаживает по Бугуруслану, закручивая усы. Вот он стоит на широкой улице Бугульмы и с хитринкой посматривает на Куйбышева: гляди, мол, обещал Чапай взять Бугульму — и взял! По улице гонят пленных. Их не меньше двух тысяч. Генерал Войцеховский, оборонявший Бугульму, дал тягу. Чапаев отдает приказ:
— Еще небольшое усилие полков Двадцать пятой дивизии — и враг будет окончательно сломлен. Вперед, товарищи! Вся Россия и трудящиеся всех стран смотрят на вас, избавления от гнета буржуазии ждут от вас трудящиеся.
Комбригу 74 немедленно, не считаясь ни с какими трудностями, стремительным натиском отбросить противника; во время движения 74‑му кавалерийскому дивизиону, не жалея ни себя, ни лошадей, пробраться хребтами гор, расстреливая с тыла и фланга задерживающегося противника, — вот чапаевский стиль.
Впереди Уфа!
6
...Уфа осталась далеко позади.
Кони шагали по степи. Сверкали исподлобья синие глаза Чапая. Рядом с ним ехали Фурманов, Кутяков, Куйбышев. Где-то позади по этой бесконечной волнистой степи артиллеристы везли орудия, тащились обозные фуры. Солдаты были измучены тяжелым переходом. Брякали котелки и жестяные кружки.
Неожиданно на горизонте поднялся крутой неестественно синий хребет.
Валериан Владимирович знал: если подняться на эти горы, то за ними будет великая сибирская низменность, край бесконечных болот и рек, а еще дальше — Омск, резиденция Колчака, где он прячет золотой запас Республики. Знакомые, выстраданные годами ссылки и тюрем места!.. И вот царский адмирал бежит от вчерашнего арестанта Куйбышева, бежит сломя голову, бросает пушки, обозы, свои разбитые полки. Но он еще огрызается. Там, у подножия хребта, со свистом и воем вспыхнул взорвавшийся луч шрапнели. Заговорили пушки, их голоса слились в безумолчный рев. Шарахнулись в разные стороны кони...
— Не упади со стула! — проговорил кто-то сочным баском у самого его уха. Валериан Владимирович открыл глаза, увидел Кирова, склонившегося над кипой телеграмм, и смущенно заулыбался:
— Задремал. Ну, Мироныч, кажется, все решили?
— Пока ты спал, было два налета английских аэропланов. Видишь: Астрахань горит.
Ночное окно астраханского кремля, где они сидели, наливалось краснотой от зарева далекого пожара.
Сон был настолько реален, что Куйбышеву стоило трудов вернуться к тяжелой действительности. Астрахань была окружена деникинцами, уральскими и астраханскими казаками, англичанами. Безмерно усталые полки разбитой 11‑й армии с большим трудом удерживали железную дорогу, соединяющую Астрахань с Саратовом.