— Перехватить, задержать! — приказал конникам Тимошков.
Конники вымахнули из-за укрытия, помчались наперерез белым. Белогвардейцы, сообразив, что перед ними красные, пустились наутек. Догнать их так и не удалось.
Тимошков досадливо огрел себя плетью по колену.
— Все пропало! Мы раскрыты. Придется занимать оборону.
— Нужно немедленно, сейчас же, разрушить железную дорогу и прервать телеграфную связь с обеих сторон станции. Мы запрем их, — сказал Куйбышев.
Тимошков должен был со своим отрядом взорвать путь с фронта, Куйбышев — с тыла, со стороны Красноводска.
Валериан Владимирович выполнил свою задачу легко: противник не оказал никакого сопротивления. Гораздо хуже обстояло дело у Тимошкова. Его отряд встретил упорное сопротивление. Пришлось пустить в ход артиллерию. По красноармейцам били бронепоезда, строчили пулеметы. Один из бронепоездов назывался «Генерал Корнилов».
Возглавив основную группу войск, Куйбышев окружил станцию, стал сжимать кольцо. Очень важно было, чтобы экипажи бронепоездов не смогли восстановить линию. Бронепоезда бешено огрызались. Но их песенка была спета. Ни вперед, ни назад пути не было.
Куйбышев слез со своего Воронка и пошел в первой цепи, увлекая за собой бойцов, орудуя штыком.
Когда все закончилось, он присел прямо на рельсы у здания станции. Черное от гари лицо, запавшие сверкающие глаза, руки, покрытые глубокими ссадинами, запыленная кожанка. Фуражку он потерял, и ветер развевал его волосы.
Генералу Литвинову удалось улизнуть. Он бежал, бросив свой штаб, знамена, солдат, броневики, снаряды и продовольствие.
Отдышавшись, Куйбышев приказал привести арестованных железнодорожников. Их было четверо.
— Что вы знаете о расстреле бакинских комиссаров? — обратился Валериан Владимирович к низкорослому мужичку в белом полушубке.
Тот задрожал. И хриплый голос, и весь вид Куйбышева испугал его.
— Я ничего не видел! — закричал он. — Меня насильно мобилизовали. У меня пятеро и жена на сносях. Вот он, он знает все: был машинистом у тех, которые везли на расстрел. — Он тыкал коротким пальцем в бородача, стоявшего насупившись и, видно, приготовившегося ко всему.
— Отвечай, подлец! — крикнул на бородача Валериан Владимирович. — Ты вез? Куда вез?
— Врет он все, Васька. Известный враль. Никого я не вез.
— Вез, вез! — взвизгнул Васька. — На Ахча-Куйму отвез.
— Вез или не вез? — спросил Куйбышев и уперся беспощадным взглядом в лицо бородача. — Твоя фамилия Шеголютин. Так?
— Так.
— Да мы тебя давно ищем. Теперь не уйдешь. Сознавайся во всем, или карачун тебе будет.
Бородач сразу ослабел, сник.
— А я виноват, что ли? Под наганом кого хошь повезешь. Не знаю, кто они были. На рассвете приехали мы на станцию Перевал. Ко мне на паровоз поднялся Гермаш, с револьвером, с ним был мужчина в гимнастерке, с винтовкой. Когда отъехали от Перевала верст семь, ну к воинскому разъезду, Гермаш приказал остановить поезд. «Зачем?» — спрашиваю. «Не твое дело, — отвечает, — держи язык за зубами». Они пошли к вагонам, откуда выскочили человек двенадцать с винтовками, вроде бы русские и туркмены. Потом вывели комиссаров, завели за песчаные бугры и открыли по ним стрельбу. Кто расстреливал? Пятерых знаю: Гермаша, Худоложкина, Пиотровича, Седых и Анисимова. Все они были у власти. И еще один был, наверное, англичанин. А там пес его знает. Трупы закопали.
— Где закопали, знаешь?
— Вроде бы запомнил: видел, как туда бегали с лопатками.
— Поедешь со мной, укажешь место!
— Линия-то взорвана. Как поедем?
— Линию сейчас восстановим.
В сопровождении красноармейцев и местных железнодорожников Куйбышев выехал на дрезине на перегон Перевал — Ахча-Куйма. Думалось, Щеголютин сразу же укажет место, останется лишь выкопать трупы расстрелянных комиссаров и привезти их на станцию Айдин.
На месте все оказалось сложнее. Барханы, заросшие по склонам селитрянкой, были похожи друг на друга как братья-близнецы. Серые песчаные горы, а над ними мутно-желтая дымка.
— Вроде бы здесь... — неуверенно сказал Щеголютин.
— Будем копать.
Они копали сутки. Скоро все выдохлись. А Куйбышев все копал и копал. Копал без устали он и на вторые сутки. Все безрезультатно.
— Отсюда не уйдем, пока не разыщем! — сказал он твердо, и все поняли: так оно и будет. Трое суток лазил он с лопатой по барханам. Наконец и его силы иссякли, он едва стоял на ногах.
— Где-то здесь, может, вон там? — лепетал Щеголютин, понимая, что ему больше не верят и что все может кончиться для него очень плохо.