Но полпред не боялся басмачей, заговорщиков, убийц. Он глубоко презирал их. Это все была идейная шпана.
Ему вдруг показалось, что наконец-то он нашел себя. Нашел вот в этой новой, необычной дипломатии, где требуется предельная четкость политического мышления и психическая стойкость.
Он вызвал в Бухару семью: обосновываться так обосновываться!
Модус вивенди... В самом деле, что это такое?
9
...В дни нарымской ссылки Валериан Куйбышев, замыслив побег через болота, тщательно обследовал обские протоки. И угодил в трясину. Провалившись по пояс, не испугался: думал, легко выберется. Но не тут-то было. Хватался за чахлые кустики, за кочки. А его засасывало все глубже и глубже. Стал кричать, звать на помощь. Благо, неподалеку оказались охотники из местных. Вытащили, отругали. Но начальству не донесли. Самому трудно выбраться из трясины. Не окажись охотников поблизости...
Ну а если у тебя на глазах твой друг угодил в трясину и его засасывает?..
Валериан Владимирович последнее время был озабочен поведением Файзуллы Ходжаева. Оказавшись у власти, Файзулла повел себя странно. Под видом выдвижения национальных кадров на все ответственные посты стал сажать своих бывших друзей младобухарцев — бухарских кадетов, как еще совсем недавно он их сам называл, — людей, зараженных национализмом. Младобухарскую партию он, правда, сразу же после победы над эмиром распустил, но старые привязанности сохранил. В государственных органах процветало кумовство. Все это напоминало рыскуловщину. О чем Валериан Владимирович сказал Ходжаеву прямо. Тот обиделся.
Не то чтоб Файзулла сознательно отказался от классового принципа подбора кадров, нет: просто в свои двадцать четыре года он не всегда мог разобраться в людях, верил на слово недавним врагам республики. Сам он был кристально чист. Он искренне хотел блага дехканам, ненавидел угнетателей. Недоставало жизненного опыта. И политической закалки. Несмотря на молодость, Файзулла считался видным деятелем джадидизма, националистической организации зарождавшейся местной буржуазии с ее проповедью пантюркистских и панисламистских идей. И не так-то просто стряхнуть с себя сразу все это, отрешиться от старых связей. Многоопытные политиканы из бывших баев решили прибрать его к рукам, творить свои антисоветские делишки, прикрываясь его именем. Именем любимца народа.
Тревога Куйбышева росла и росла. Его избрали делегатом на Всероссийский съезд Советов, он должен был выезжать в Москву. Оставшись один, без строгого партийного присмотра, Ходжаев может натворить дел...
Куйбышев отправился к Файзулле. Тот сидел у себя в кабинете, что-то писал. Увидев Валериана Владимировича, быстро отбросил бумаги, поднялся, широко улыбнулся, обнажив крепкие белые зубы. Он всегда радовался приходу Куйбышева. Даже несмотря на частые размолвки.
— Еду в Москву, — сказал Валериан Владимирович, усаживаясь на стул. — Пришел проститься.
— Я знаю. Трудно добираться в Москву. Много дней надо. Из Москвы еще труднее. Не задерживайтесь там, без вас мне будет очень трудно. В Восточной Бухаре басмачи опять зашевелились.
Он говорил просто и сердечно, но Куйбышев не размягчился.
— Прошлый раз вы обиделись на мои прямые слова. Но извиняться все равно не буду. Хочу их повторить снова.
Файзулла нахмурился:
— Похвалу слушай одним ухом, а критику — двумя — так у нас говорят. Но, я думаю, критика бывает справедливая и несправедливая.
— Нужно всегда смотреть, кто ругает: друг или враг. Если ругает враг — радуйся: враг недоволен тобой. Если критикует друг — радуйся вдвойне: друг хочет видеть тебя без сучка, без задоринки. Критикуют, как правило, за результаты, а не за намерения. Не нужно бояться справедливой критики. Тем более несправедливой. Помните: когда спотыкается мудрец — за ним спотыкается весь мир.
Файзулла провел языком по воспаленным губам, усмехнулся: