Ильич терпеливо разъясняет:
— Нужно очень много технических и, что гораздо труднее и гораздо важнее, организационных завоеваний, чтобы уничтожить деньги... Чтобы их уничтожить, нужно наладить организацию распределения продуктов для сотен миллионов людей, — дело долгих лет.
Покупательная способность рубля продолжает катастрофически падать. Каждый день. Проехать на извозчике — пять тысяч рублей. Починить ботинки — тридцать тысяч рублей.
Фантастическое время.
Но самое страшное не голод, не разруха: изменился сам рабочий класс. На фабрики и заводы во время гражданской войны шли те, кто хотел спрятаться от мобилизации. Произошло разжижение рабочего класса мелкобуржуазным элементом. Претерпела изменения и сама партия: сюда сумели пробраться карьеристы, обыватели, представители разложившихся партий, замаскированные враги. Рабочие в ней составляют меньше половины.
Все это сразу же остро почувствовал Валериан Владимирович, очутившись в Москве.
Первым, кого он встретил на Воздвиженке, где помещался Центральный Комитет партии, был Бубнов. Оба обрадовались встрече, обнялись. Андрей Сергеевич, окинув Куйбышева взглядом с ног до головы, сказал с завистью:
— Кишмиш тебе на пользу: стал еще шире в плечах. А я все усыхаю, словно казанлыкская роза под дыханием самума.
Он в самом деле как-то осунулся, был бледен. Пенсне на черной ленточке, которое когда-то придавало ему интеллигентный вид, больше не носил. Что-то беспокойное тлело в болезненно сощуренных глазах. Куйбышеву припомнилось, как они брели в туруханскую ссылку, прикованные друг к другу кандалами. Тогда стояли такие же лютые морозы, как сейчас. И так же мела поземка. Этапы, станки, жандармы. И все это было не так уж давно: каких-нибудь четыре года назад. Совсем немного. Но их сердца тогда были полны оптимизма, веры в конечную победу.
— А у тебя вид кисленький почему? — сказал Куйбышев. — Гражданской войне амба! Всех расколошматили.
Бубнов подпер пальцем щеку.
— Радоваться-то рано. Мы накануне полного краха! Если все будет продолжаться в таком же роде — лопнем как мыльный пузырь.
Озадаченный Куйбышев не знал, что и подумать. Он слышал кое-что о Бубнове. Якобы попал в компанию Сапронова, Богуславского, Осинского, Дробниса, Рафаила и других так называемых «демократических централистов». «Децисты» выступают против единоначалия в промышленности, за безбрежную коллегиальность, за свободу фракций и группировок внутри партии. Во все это как-то слабо верилось. Неужели Андрей Сергеевич не понимает?! Тут нужно было все выяснить. И не резко, а в дружеской беседе. Осторожно, деликатно.
— А где теперь Варвара Николаевна Яковлева? — спросил он, чтобы перевести разговор в другое русло.
Бубнов удивился:
— Разве не слыхал? Впрочем, пока знает ограниченный круг: ее назначают секретарем МК. Вместо Сергеева. Ну Артема. Ты его знаешь.
— Наши нарымские кадры растут. Хотел бы встретиться с ней. Ведь я хорошо знал Павла Карловича.
— Ты где остановился?
— В гостинице «Люкс».
— Жди нас вечером в гости. Готовь кишмиш.
— Кишмиш будет. И дыня величиной с бомбу. С осени хранил. Еле довез — боялся, воришки сопрут.
Валериан Владимирович лукавил. Эту бесценную дыню он, в общем-то, вез в подарок брату Анатолию, с которым надеялся встретиться в Москве. Но раз такое дело...
Они сидели в студеном номере, пили чай, зеленый туркестанский чай, кок-чай, ели сладости, приглядывались друг к другу.
Варя показалась Куйбышеву чересчур молчаливой, меланхоличной. О Павле Карловиче они сказали всего несколько слов. Похоронили на Ваганьковском. Хоронила вся Москва, с алыми флагами. Гроб везли на орудийном лафете. Было очень холодно. Очень... Он был солдатом революции, и похоронили его как солдата.
И, неожиданно меняя тему разговора, спросила:
— Как долго, Валериан, добирались вы до Москвы?
— Всего каких-нибудь двенадцать дней.
— Ваше впечатление?
— Первое впечатление не всегда бывает верным. Знаю одно: в этом году Центральная Россия отправила дехканам в Туркестан тридцать три эшелона с мануфактурой, сахаром, металлическими изделиями, лесным материалом. Большая помощь. Значит, можем помогать, и дела не так уж плохи.
— Согласна. Особенно если учесть то обстоятельство, что мы отдаем последнее, а московские рабочие сидят положив зубы на полку. Чем я, по-вашему, должна кормить голодных детей рабочих?! Мы залезли в такой экономический кризис, из которого вряд ли выберемся.
Валериан Владимирович пытался отшутиться:
— Все это, Варвара Николаевна, местничество. Нам в Бухаре часто кажется, что если не накормить дехкан, то вся текстильная промышленность замрет навсегда.