Когда Валериан Владимирович думал о поступках Троцкого, явно предательских, он чувствовал, как сами до хруста сжимаются кулаки. В нем жило почти физическое отвращение к этому человеку с хищной бородкой, с наглыми глазами навыкате, к кривой ухмылке его черных, всегда почему-то воспаленных губ. Его называли «дамой с собачками», так как, даже приходя на важные заседания, он приводил с собой двух пойнтеров, которые в случае внезапного нападения (как он объяснял) должны были защитить его. Но на Троцкого никто не нападал. Он обзавелся еще одним телохранителем — террористом Блюмкиным, который следовал за ним по пятам, сжимая рукоятку пистолета в кармане.
Тогда, в декабре прошлого года, на съезде Советов Валериан Владимирович встретил Фрунзе, Фурманова и Кирова. Фрунзе находился в зените боевой славы: он разбил Врангеля, вышвырнул его вон с советской земли. Михаила Васильевича только что назначили командующим всеми вооруженными силами на Украине и в Крыму. Он вошел в состав Совета Народных Комиссаров, его наградили Почетным революционным оружием — шашкой с надписью «Народному герою», причислили к Генеральному штабу. Ильич говорил о нем с трибуны съезда.
— О чем вы мечтаете, Гайавата? — спросил Валериан Владимирович у Фрунзе.
— О мирной партийной работе, если такая существует в природе. Но, к сожалению, мирной партийной работы не существует и никогда, наверное, не будет существовать, потому что партийная работа это и есть концентрированное понятие борьбы. Будем бороться с разрухой, голодом, тифом, оппозициями, Троцким, Каменевым, Зиновьевым, Шляпниковым, Пятаковым — и несть им числа. — Он сердито разгладил усы и продолжал: — Вот ужо Балалайкин, Иудушка! Идеолога из себя корчит, а копни — пустышка, заклятый враг из всех врагов. Политический рысак империалистов. В социализм не верит ни на грош. Проповедует открыто неминуемую реставрацию капитализма, потому-де что советское общество есть некое равновесие классов, а так как крестьян больше, то равновесие неизбежно нарушится, перейдет в неравновесие — и социализму каюк! Чистейшая демагогия. В какой школе иезуитов его готовили?
— В школе торговца мылом Парвуса. Говорят, он хорошо нажился на поставках во время войны. А что вы думаете обо всей этой дискуссии о профсоюзах?
— Да то же, что и вы! Вы же знаете...
Валериан Владимирович и в самом деле знал. Так у них всегда получалось: Куйбышев только подумает — Фрунзе начинает излагать то же самое; Фрунзе в ста верстах от Валериана принимает важное решение в строжайшем секрете от всех, а Валериан к подобному решению приходит здесь. Они иногда сами поражались такому единодушию.
— Я думаю, — сказал Фрунзе, — нужно всем им дать бой. — Они из кожи лезут, чтоб расколоть партию, вызвать в ее рядах идейный разброд. А все потому, что Троцкий не оставил мысли превратить нашу партию в реформистскую. Потому и апеллирует к беспартийным массам, натравливает их на ЦК, на партию. Большей подлости трудно придумать. Ему нужны фракции, группочки, а под всем этим кроется стремление получить свободу, избавиться от контроля партии, чтоб самолично сажать на высокие посты своих людишек. Захватить профсоюзы, а потом, прикрываясь словами «пролетариат», «рабочие массы», использовать профсоюзы как дубинку против партии. Нехитрая игра, и Ильич ее сразу разгадал.
Куйбышев расхохотался:
— У нас с вами в самом деле удивительное единомыслие. А как быть с Химиком? Опутали они его своими паучьими тенетами.
— У Химика «левизна» идет от максимализма. Он хочет как лучше. Но не может разобраться, как лучше.
— Мне тоже так показалось.
— Давайте потолкуем с ним по душам.
— Толковал. Никакого впечатления!
— Откуда вы знаете? Андрей Сергеевич — человек впечатлительный, у него тонкая организация. Вот Сергей Миронович поможет.
— Разрешите увезти Андрея Сергеевича в Грузию, пусть посмотрит, что вытворяют там все эти меньшевистские фразеры, тогда сразу сделается твердокаменным ленинцем, — сказал Киров, и оспинки на его лице запрыгали от смеха. — Бубнов никак не может раскусить меньшевистскую природу своих мнимых друзей, всех этих осинских, каменских, богуславских, рафаилов. Меньшевик, под какой бы громкой вывеской ни выступал, остается меньшевиком, мелкобуржуазным клопом.