Сергей Миронович, по его собственным словам, «залез в меньшевистский капкан», откуда можно и не выбраться: его в мае этого года послали полномочным представителем Советского правительства в меньшевистскую Грузию.
— Мы с тобой полпреды, — сказал он Куйбышеву, — с той лишь разницей, что за тобой охотятся силы, гарцующие за стенами Бухары, — всякие там басмачи, курбаши, а меня все время под прицелом держат в самом Тифлисе Ной Жордания, Ираклий Церетели. Что такое Грузия сейчас? Буржуазная республика. Вот вам мечты меньшевиков, воплотившиеся в жизнь. Повсюду рыщут англичане, американцы, французы, итальянцы: изучают возможности колонизации Грузии. Повсюду капиталисты, помещики, банкиры. Меньшевики гордо именуют себя там социалистами. Только ослиные мелкобуржуазные уши у них торчат из-под шапки.
— А приходилось тебе говорить на эту тему с Жордания?
— Жордания — циник, знает: меня фразой не обманешь. Говорит откровенно: «Именно о таком государстве и мечтали мы, меньшевики. Всякое государство в пределах буржуазного общества так или иначе будет служить интересам буржуазии. Этого никак не может избегнуть и грузинское государство. Избавиться от этого — чистая утоция, и мы за нею нисколько не гоняемся». Теоретическую базу подводит, подлец! А Метехская крепость не пустует — полторы тысячи коммунистов запрятали в нее. Теперь, после заключения договора с меньшевиками, мы настояли, чтобы коммунистов выпустили.
— Выпустили?
— Выпустили. А что им оставалось делать? Дескать, на земле остались две силы: Антанта и Советская Россия. А силу надо уважать. И тут же утопили в крови восстание в Осетии. Теперь, когда Антанта обещает вооруженную помощь, коммунистов опять сажают в крепость. Все время приходится подавать ноты протеста. Я их разоблачаю, как только можно.
— Да, нелегкая у тебя жизнь.
— А мне всегда достается что-нибудь такое, чему и объяснения нет. Хе‑хе, мне пришлось присутствовать на приеме: в Тифлис приехали Каутский, Вандервельде, Сноуден — целый букет социал-предателей. Жордания хочет сдать англичанам Батум в аренду сроком на пятнадцать лет. Чхеидзе укатил в Англию договариваться. Недавно в Тифлис прибыл верховный комиссар Франции в Грузии мосье Шевалье. В беседе с журналистами Шевалье заявил о необходимости свержения Советской власти в Азербайджане и Армении и обещал пушки, солдат.
— Спохватился! Как им охота после Врангеля набивать себе шишки!
— Я ставлю вопрос о Грузии на Пленуме ЦК! Большинство рабочих Грузии сейчас идут за большевиками.
— Ну значит, господину Ною придется тикать, — сказал Фрунзе.
— А где сейчас Элиава? — спросил Куйбышев.
Киров оглянулся по сторонам, негромко сказал:
— Там! В подполье. Будет буря... Одиннадцатая армия готова ко всяким неожиданностям... Как поднимут восстание, так и пойдет, пойдет, родная...
У каждого из них были свои заботы. О личной жизни почти не говорили: жена, дети здоровы — ну и прекрасно, тыл обеспечен. Слишком много было политических вопросов, которые они собирались решить; следовало договориться, бить в одну точку.
Валериану Владимировичу стало казаться, будто он попал в самый центр некого самума, который крутит его и так и эдак. Судьба Грузии, Закавказья его всегда тревожила, так как это было там, почти рядом с Туркестаном, их разделял Каспий. А по воде ход быстрый: не успеешь оглянуться, как к твоим советским берегам подошла иностранная эскадра, ощетинилась пушками. Первый, кому в прошлом году по радио Валериан Владимирович сообщил о победе в Закаспии, был Киров. Это было как бы плечо друга: мол, выручаю тебя, копи силы для окончательного удара на своем Астраханском участке фронта.
Теперь, в марте двадцать первого, когда начал работу X съезд партии, грузинская эпопея Кирова завершилась так, как и предсказывал Фрунзе: в Грузии революция; по просьбе ревкома туда послана 11‑я армия; меньшевистское правительство бежало из Батуми на итальянском пароходе «Ферен Жозеф Мирилли», бежало, прихватив, конечно, народное золото и драгоценности. Орджоникидзе прислал телеграмму Ленину: «Над Тифлисом реет Красное знамя Советской власти».
А тогда, когда они встретились на съезде Советов, Киров очень волновался, ходил словно в воду опущенный, даже не острил, как обычно. Только один раз он изобразил, как Карл Каутский, кряхтя, начинает наставлять Ноя Жордания, называя его на заученном грузинском языке «князем демократии». А так как грузинские слова «азнаури» и «азнавири» — то есть «князь» и «осел» — очень сходны по звучанию, то Каутский все время величал Жордания ослом демократии. Фрунзе и Куйбышев хохотали от души. Оказывается, Каутский все еще жив и не так уж стар: ему всего шестьдесят шесть. А доживет он до 1938 года!