Он мудр, дальновиден. Пролетариату необходима государственная власть, централизованная организация силы, организация насилия и для подавления сопротивления эксплуататоров, и для руководства громадной массой населения, крестьянством, мелкой буржуазией, полупролетариями в деле налаживания социалистического государства. Формы государственной власти должны создавать широчайший простор для выявления всех творческих сил страны.
Куйбышев знает: Ильич не так добр, как об этом думают некоторые. Его доброта — это доброта высокоинтеллигентного, умного человека. Он внимателен, чуток, любит простых людей, любит массы, так как живет для них. Он живет интересами простого народа, учится у него и бичует тех, кто свысока относится к массам.
Нет, добреньким его не назовешь. Ему органически присуща ненависть к малейшим проявлениям бюрократизма и волокиты, к безответственности, расхлябанности.
Он за строгое соблюдение принципа коллективного руководства государством и партией.
Ленин всегда в движении, быстр, иногда резок, даже зол, нервен, категоричен. И в то же время, увлекаясь, он продолжает откуда-то из глубины сосредоточенно, вдумчиво наблюдать за тобой. Он тончайший психолог и видит тебя насквозь. В нем высоко вот это внутреннее самосознание, в которое тебе хода нет, ибо, чтобы понять внутренний механизм мышления гения, нужно самому быть сверхпроницательным. Разумеется, никаких особых тайн от тебя у него нет. Тайна в другом: в его способности мыслить, классифицировать, взвешивать груды явлений, превращать все в строительный материал социализма, даже подчас, казалось бы, материал непригодный, но под ленинским углом зрения он сразу становится нужным. Так было, например, с неким бароном Нольде. Ходил себе барон по улицам Москвы, и никому до него не было дела. Но старому барону есть дело до Советской России. Он не хочет выключать себя из общественной жизни, не хочет оставаться обломком самодержавия. Он гражданин, дипломированный инженер-текстильщик, имеет большой опыт руководства льняными фабриками. Он пишет «гражданину Ленину» письмо.
Именно он, барон Нольде, предлагает перевести льняную промышленность на хозрасчет.
Ильич очень внимательно отнесся к предложению. Именно это нужно сейчас, именно оно соответствует духу новой экономической политики.
— Валериан Владимирович, поговорите с бароном.
И вот — специальный декрет Совета Труда и Обороны о государственном льняном тресте. А во главе его, председателем, — товарищ Александр Александрович Нольде...
Великое искусство — расставлять людей, использовать каждого по его способностям и характеру, даже тех, кому не очень-то доверяешь. Воспитательную силу обстоятельств тоже следует пускать на службу социализму. Все подчинить единой цели.
Общаясь с Лениным, Куйбышев начинает понимать вождя еще с одной стороны: он лишен каких бы то ни было предрассудков. Все мы в той или иной мере заражены предрассудками, которые с веками превратились в некую обрядность. Скажем, такой предрассудок: создавая новый государственный аппарат, мы ни в коей мере не должны опираться на те завоевания, которые уже имеет крупнейший капитализм. То есть нужно создавать его на голом месте. Ильича подобные крайности раздражают и веселят в одно и то же время. Аппарат есть аппарат. Может быть, в этом аппарате что-нибудь сгодится? Государственный аппарат — машина сложная. В нем две стороны: угнетательская — армия, полиция, чиновничество (это надо разрушить!) и другая сторона — мощный учетно-регистрационный аппарат, тесно связанный с банками, синдикатами. Вот этот аппарат рабочий класс должен взять у капиталистов.
Можно завидовать ленинской гибкости мышления, можно перед ней преклоняться, но можно ли ей научиться?..
Как-то Владимир Ильич спросил у Куйбышева, читал ли он записки Генри Форда «Моя жизнь и мои достижения». Посоветовал почитать.
Несмотря на крайнюю занятость, Валериан Владимирович уселся за книгу. И сразу с головой ушел в нее. Не история восхождения Форда — от слесаря-недоучки до автомобильного короля, миллиардера-промышленника, инженера, коммерсанта, кандидата в президенты Соединенных Штатов — увлекла его. Все люди разные, равенства быть не может, даже два Форда не равны друг другу — вот концепция автора. Но все это воспринимается как некая банальность, некое ницшеанство, по которому равенство может быть только между равными.