Ваши победы, ваши успехи — все это временно. Мы умеем ждать. Мы рано или поздно задавим вас ложью... Троцкий умеет лгать лучше неврастеничного Мартова и глупенького лавочника Аксельрода.
Ложь должна быть беззастенчивой, производить впечатление, походить на стройную систему взглядов, напоминать марксизм, апеллировать не к разуму, а к чувству.
Малообразованные легко попадаются на такую приманку. Выкрикивай сверхреволюционные лозунги, а когда, поверив тебе, пойдут за тобой — уводи в сторону, отвлекай, стреляй в спину...
Так понимал Валериан откровенность своего давнего оппонента.
Троцкист Слонимцев и большевики Чугурин и Присягин прибыли в одной партии ссыльных, и в этом крылась ирония судьбы, а может быть, своеобразная диалектика, когда заклятые враги вдруг оказываются на одной льдине, хоть и плыли они в разные стороны.
...Валериан прислушался. Кажется, идут! Тут им некого было опасаться, и они гурьбой ввалились в комнату.
— Рассаживайтесь кто где может, — пригласил Валериан. — Разговор будет длинный.
Когда они уселись, Куйбышев сказал:
— Что-то все хмурые, недобрые какие-то.
— Зачем звал-то? — спросил Присягин. — Если раздумал бежать, то нечего извиняться. Раздумал, — значит, раздумал, и незачем канитель разводить.
С него еще не сошел заграничный лоск. Коротко стриженные усы, ладно сшитый пиджак, даже галстук — все это как-то не вязалось с представлением о ссылке.
Чугурин сидел молчаливо, словно каменная глыба. Заграничного лоска не было: длинные, до подбородка, усы, на локте пиджака красовалась заплатка. Маленькие глаза смотрели спокойно, без всякого интереса. Имя Куйбышева пока для него ничего не говорило, и свой побег он не связывал с ним.
Косарев ерзал на лавке, испытывая, по всей видимости, некую неловкость: он успел привязаться к Валериану, а сейчас, как он понимал, начнется крутой разговор и конечно же Валериану придется выслушать много неприятных слов.
— Объясните, пожалуйста, — обратился Валериан к Чугурину, — какова цель предполагаемого побега?
Чугурин чуть улыбнулся сквозь усы.
— Вопрос, достойный репортера суворинской газеты «Новое время», — сказал он и отвернулся.
— Цель нашего не предполагаемого, а подготовленного побега — вернуться к активной партийной работе! — почти выкрикнул Присягин. — Да вы что, смеетесь над нами? Наши организации задыхаются от нехватки знающих людей, а мы тут что ж, должны отсиживаться? Конференция на носу...
Присягин прямо-таки задыхался от гнева.
— И все-таки прошу выслушать меня спокойно. Как я понял: сейчас главная задача — восстановление и создание новых организаций. А мы не сможем выполнить такое дело из-за нехватки руководителей. Их не хватает! Правильно я понял?
— Ну правильно, — нехотя отозвался Чугурин.
— Вы затем и вернулись в Россию. Чтобы руководить. А заодно и готовить руководителей, обучать их. Так?
— Так.
— Теперь объясните: из кого нужно готовить руководителей?
— Из передовых рабочих, разумеется.
— В Лонжюмо вас было всего восемнадцать слушателей школы, восемнадцать передовых рабочих. Много это или мало на всю необъятную Россию? Мало, конечно. Очень мало. Нужны школы революционеров. Согласны? Школы. Сотни слушателей из рабочих, чтоб вы их наставляли, обучали.
— Давай дальше. Очень уж размахнулся.
— Где их, этих рабочих, лучше всего обучать? — продолжал Валериан, словно не замечая иронии в словах Чугурина. — Там, где за каждым вашим шагом следит полиция, или там, где такой надзор практически отсутствует? А рядом с нами — полторы сотни рабочих, которые дрались на баррикадах Пресни; на них держалось Декабрьское восстание в Москве. Вправе ли мы оставить без внимания эту горючую массу? Оставим — ее подхватят ликвидаторы, центристы, то бишь троцкисты наподобие Слонимцева. Подхватят — это точно.