— Астрономию? В партийной школе? У нас будет очень сжатая программа. Да и зачем профессиональному революционеру астрономия?
Штернберг нахмурил брови.
— Астрономия нужна каждому, — сказал он. — Чтобы оценить масштаб земных дел, на них иногда полезно взглянуть со звездной высоты. А как же вы намерены в таком случае выбивать боженьку из темных рабочих голов? Без астрономии его изгнать невозможно.
— И в самом деле! До боженьки мы должны добраться. Обязательно. Про него-то я совсем забыл.
— Мне кажется, вы не совсем четко представляете, какую ношу собираетесь взвалить на себя, — сказал Штернберг. — Партийная школа... Из всей массы рабочих мы вряд ли наберем десятка два таких, что будут понимать марксизм и суть партийной работы в наше сложное время. Ну хорошо, пусть два-три десятка. А остальные? С ними придется начинать с азов: русский язык, арифметика, история, география, литература...
Валериан даже приостановился.
— Да, над этим я как-то не задумывался. Где же выход?
— Выход простой: подготовительные курсы и сама школа.
— Пожалуй, так. Ничего другого не придумаешь.
— Ну это еще как сказать! Признайтесь: вы хорошо усвоили марксизм?
Валериан был несколько смущен таким прямым вопросом.
— Если хотите откровенно, то мне кажется, будто я в самом начале пути.
— Мы все в самом начале пути. Знаем, что центр мирового революционного движения перемещается к нам, в Россию, что наш пролетариат идет во главе революционного движения, что без жесточайшей борьбы с буржуазными попутчиками пролетариата, вносящими раскол в наши ряды, невозможно создать крепкую нелегальную партию. А вот когда наступит новый революционный взрыв, знаете?
— Трудно сказать.
— Трудно. Но, к счастью, во главе нашей партии стойт человек, наделенный необыкновенным даром политического предвидения: Ленин. Он рожден для революции, и я никогда не перестану изумляться ему. Гете в свое время говорил, что когда встречаются идеи с характером, то возникают явления, которые изумляют мир в течение тысячелетий. У Ленина каждая идея с «характером». Вы читали «Материализм и эмпириокритицизм»?
— Пытался. Но без специальной подготовки все-таки трудно. Философия, физика, время, пространство...
— Трудно, говорите? Это вам, интеллигенту, трудно? А ведь смысл этой великой книги мы должны донести до рабочих. Речь в конечном итоге в ней идет о борьбе партий в философии. Вон Троцкий вслед за Каутским отрицает партийность философии, считает ее частным делом каждого члена партии. А Ильич любит говорить: «Если бы геометрические аксиомы задевали интересы людей, то они, наверное, опровергались бы». Без философии и марксизма не было бы. Ведь давно известно: идеи могут быть обезврежены только идеями.
— Все понял, — сказал Валериан. — Вы подвели меня к превосходной мысли: будем учить и учиться сами. Марксизму, естествознанию.
— Да именно это я и имел в виду, — сказал Штернберг удовлетворенно и хмыкнул.
Вокруг было черно. Но они знали здесь каждый дом, каждый двор, шли, неторопливо переговариваясь, а над ними горело усыпанное звездами небо. Тоже темное и глубокое. Там трепетали неведомые миры, и забираться в те высоты, чтобы взглянуть оттуда на земные дела, было страшно.
Валериан подумал, что пока в самом деле знает еще очень мало.
— Руки не доходят до звезд, — сказал он и улыбнулся в темноте: смешно получилось.
— Чаще думайте о звездах, — отозвался Штернберг. — О звездах всегда нужно помнить. Они способствуют умственному развитию. А ведь каждый отдельный человек — должник общества за свое умственное развитие. Ну это вы знаете и без меня.
— Буду чаще думать о звездах. И на ваши лекции стану ходить. У меня всегда была тяга к звездам, но я ее как-то стеснялся. Лирическая тяга. У планет — спутники. А у революции — попутчики. А как определить себя?
Штернберг потер щеку, задубевшую от мороза, сказал подобревшим голосом:
— Спутник потому так и называется, что он сопутствует планете во веки веков. Ну а попутчик — явление временное, комета из газа и пыли. Хотите определить себя? Вы уже определили себя: вы профессиональный революционер. Попутчик идет с революцией до той поры, пока ему с ней по пути. Ну хочет загрести жар руками пролетариата. А вы себя, как я понял, от рабочего класса не отделяете — вы слиты с ним идейно. Пока такого слияния не произошло, человек остается попутчиком. А принадлежность по рождению ровным счетом ничего не значит. О Шанцере — Марате слыхали?
— Мы с ним в одной камере сидели.
— Вот как! — Штернберг явно заинтересовался. — А я ведь его очень хорошо знал.