Он, конечно, не может назвать точные сроки: мол, через три года вас уже не будет в помине — буйствуйте, рычите, угрожайте напоследок!.. А Маклаков продолжает стучать своим «сильным» кулаком:
— Если поднимется буря и боевое настроение перекинется далеко за стены Таврического дворца — администрация сумеет подавить волнения, но для этого необходимы будут две меры: роспуск Думы и немедленное объявление столицы на положении чрезвычайной охраны!
Царский пес чует приближение бури.
Она будет, она неотвратима. Петербург охвачен забастовками, и большевики с думской трибуны призывают к новым.
Правые члены Думы — кадеты в растерянности спрашивают:
— Почему министр внутренних дел господин Маклаков не привлекает депутатов крайней левой фракции к ответственности за произнесение ими возмутительных речей? Они, эти социал-демократы, открыто заявляют, что говорят не для Думы, а — через голову Думы — для рабочих!
Маклаков и рад бы, но все не так просто. Родзянко, также обеспокоенный митинговым характером речей большевистских депутатов, тут как тут. Он предлагает создать в Думе особый дисциплинарный суд: такой суд за злоупотребление свободой депутатского слова будет исключать из Думы с утратой депутатских полномочий на срок или навсегда.
Но заткнуть рот депутатам-большевикам угрозами не удалось.
Григорий Иванович Петровский с думской трибуны заявил, что посягательство на свободу депутатского слова есть только звено в длинной цепи покушений правительства на все народные свободы и оно стоит в прямой связи с подъемом народного движения.
— Мы, социал-демократы, не отдадим без решительного боя свободы депутатского слова. И мы уверены, что в этой борьбе нас поддержит весь народ. Никакие преследования не остановят нас от пропаганды с думской трибуны своих республиканских убеждений!
Председательствующий лишил Григория Ивановича слова. Но вслед за ним выступили другие большевики, и их тоже пришлось лишать слова.
Создалась острая ситуация. Маклаков требовал привлечь Петровского и всю фракцию социал-демократов к суду. Но правительство на этот шаг не отважилось.
Валериан выполнял поручения Петровского, был связным между ним и Петербургским комитетом партии.
В июле Григорий Иванович уехал якобы в отпуск.
— Вернусь, все расскажу, — пообещал он Валериану.
Откуда было знать Куйбышеву, что председатель большевистской парламентской группы тайно отправился в Поронин, к Ленину. Петровский рассказал Владимиру Ильичу о Валериане Куйбышеве: о тюрьмах, ссылке, работе в Петербургском комитете партии, о его революционном накале.
— Куйбышев... — задумчиво повторил Ильич. — Оживают и собираются лучшие силы нашей партии.
Когда Григорий Иванович вернулся в Петербург, провокатор, приставленный к нему, немедленно сообщил главе департамента полиции: «Член Государственной думы социал-демократ Петровский, вернувшись недавно из-за границы, где он был у известного Ленина, передал членам думской социал-демократической рабочей фракции («шестерке») следующие, выработанные Лениным, предложения о дальнейшем направлении партийной деятельности...»
Предатели, провокаторы, повсюду провокаторы. Они тесным кольцом сомкнулись вокруг легальной ленинской «Правды». К ней близко стоят провокаторы Малиновский, Черномазов, Шурканов.
А Куйбышев в эти июльские дни проводит митинг на Путиловском заводе.
Весь заводской двор запружен рабочими. Каждое слово оратора Куйбышева находит отклик в их сердцах. Кажется, начинается... В Баку гремят выстрелы. Но здесь, в Петербурге, власти напуганы, не посмеют. Здесь — Государственная дума...
На митинге решили: материально и морально поддержать забастовавших бакинцев.
Но Маклаков не дремлет.
На дворе появляется конный отряд городовых. Пристав кричит свое обычное:
— Разойдись!
Куйбышев стоит на железной бочке, скрестив руки.
— Почему мы должны разойтись? Митинг никто не может запретить. Это не забастовка, не стачка: поминки по тем, кого полиция расстреляла в Баку.
— Разойдись!
— Товарищи! Расходитесь!
Но полицейский явился сюда не за тем, чтобы спокойно наблюдать, как расходятся рабочие. Городовые спешились, бросились на них, стали избивать нагайками, выкручивать руки.
— Эй вы, остановитесь! Это провокация!..
Грянул залп. Первые пять человек, обливаясь кровью, свалились на землю. А выстрелы гремели и гремели. Вот уже полсотни лежат в лужах крови.