Чтобы арестовать их вопреки закону, приехал жандармский генерал с жандармами.
Не подозревая об этом событии, которому суждено всколыхнуть всю Россию, Валериан через три дня идет к Петровскому.
Конечно же здесь ждут всех, кто ходил раньше к большевистскому депутату. У дверей полицейский.
— Ни с места!
Валериан пожимает плечами:
— Что-нибудь случилось?
— Узнаешь, что случилось.
Его обыскивают и, не найдя ничего, кроме гаечного ключа, спрашивают:
— Зачем пришел?
— Вызывали насчет водопровода... А я все не мог: сестра приехала. Говорят, к депутату, будь вежливее, не матерись.
Полицейский смерил его презрительным взглядом.
— Пшел вон!
Куйбышев неопределенно пожал плечами, отобрал у полицейского гаечный ключ и стал неторопливо спускаться с лестницы.
Значит, арестован...
1 декабря 1914 года появляется официальное правительственное сообщение об аресте депутатов-большевиков. В этот же день Куйбышева избирают членом Петроградского комитета РСДРП, поручив ему руководство пропагандой. Да, он зарекомендовал себя. Эти восемь месяцев петроградской жизни были наполнены борьбой, скрытой, почти ювелирной по своей тонкости: он продолжал воевать с меньшевиками, которые захватили руководство рабочими больничными кассами, впились, словно клопы, в рабочее тело, и выковырять их из каждой щели стоило немалого труда.
Эти больничные кассы постепенно превратились в легальные политические массовые организации. По сути, общение большевиков, передача нелегальной литературы и директив партийного центра осуществлялись через кассы. Здесь устраивали тайные заседания и совещания, явки, снабжали паспортами, железнодорожными билетами, укрывали от полиции и жандармов.
С началом войны, когда воцарился жесточайший режим, когда были аннулированы все свободы, легальные организации стали опорными пунктами большевиков.
Фабрике «Треугольник» требовался секретарь больничной кассы. На должность хотел пробраться Слонимцев, которого Валериан неожиданно встретил в Петрограде.
— Связал нас бог одной веревочкой!.. — шутливо произнес Слонимцев, встретив Куйбышева в конторе фабрики. — Вы теперь какого цвета?
Встреча была не особенно приятной, но Валериан даже не подал вида.
— Я отошел от политики, — сказал он. — Хочу жениться. А вы?
— Я оборонец. Впрочем, это никому, кроме меня, не нужно.
— Ах, Слонимцев, Слонимцев! Вечно вы с обновкой: то ликвидатор, то центрист, то оборонец, то троцкист...
Слонимцев приложил палец к губам.
— Слонимцев — это мой псевдоним, но все в прошлом, — сказал он. — Забудьте. Теперь я ношу свою подлинную фамилию: Сапожков-Соловьев.
— Все равно на «с»: Слонимцев, Сапожков-Соловьев. А потом окажется, что вы Сухомлинов, или Столыпин, или же Сикст Бурбонский.
— Вы все такой же весельчак! А где служите?
— В рессорной мастерской. Рессоры делаю.
— Это в каком же смысле?
— В самом прямом: я рабочий.
Слонимцев не поверил:
— Шутите?
— Нет, не шучу. А куда деваться? Война. В солдаты не берут.
— Почему?
— Очередь не дошла. Дойдет — забреют. А вы?
— Вот предлагают секретарем больничной кассы.
Валериан рассмеялся.
— Чему вы смеетесь?
— Вы опоздали, Сапожков-Соловьев. Правление кассы еще месяц назад предложило мне стать секретарем.
Сапожков-Соловьев был неприятно поражен.
— Но это же неправильно!
— Почему?
— Один из моих друзей, входящий в правление, пригласил меня.
— Очень сожалею. Я ведь собираюсь жениться, а вы?
Он ничего не ответил. Лишь бросил на Валериана тяжелый взгляд.
Куйбышев стал секретарем больничной кассы вместо недавно арестованного Шалвы Элиавы. Сразу же решил наладить тесную связь между рабочими — правленцами всех подобных касс Петрограда. Это была сложная, кропотливая работа. Незаметно рабочие очистили кассы от меньшевиков, была создана, по сути, единая сильная организация из одних большевиков.
Когда правительство объявило подписку на военный заем, Валериан оказал Пане Стяжкиной, партийцам-большевикам Плетневу, Егорову, Остриенко-Остроуховой, Реброву:
— Ни гроша для военной славы! Подписку на заем нужно сорвать.
Принялись за работу. Как сорвать подписку? Все должно произойти словно бы само собой.
Куйбышев сразу же натолкнулся на трудность в лице все того же Слонимцева — Сапожкова-Соловьева. Нет, он не исчез бесследно, не растворился подобно адскому духу. Он был тут, в больничной кассе. Ее не выборным, а назначенным администрацией фабрики членом. Он-то знал, что в кассе лежит до десяти тысяч рублей.
— Я — оборонец и считаю: каждый должен быть оборонцем в эту годину испытаний для родины. На все эти деньги мы купим облигации военного займа. Смерть немцам!