А через некоторое время даже в Самаре всем известно: Председатель Петроградского Совета Троцкий развалил работу исполкома. Пустили козла в огород, поверили. И это накануне восстания. Теперь можно ставить свои условия большевикам:
— Я созову Второй съезд Советов и на нем поставлю вопрос о власти. До Второго съезда поднимать восстание не следует.
— А если Временное правительство не разрешит созвать съезд? Оно ведь считает себя вправе разрешать и разгонять съезды. И разве можно заблаговременно оповещать Керенского и его директорию о начале восстания? Это же будет предательство!..
И вот расширенное заседание ЦК РСДРП(б) в помещении лесновско-удельнинской районной думы. 16 октября. Все взволнованы. Лица торжественны и озабоченны. На заседании — Ильич, тайно прибывший в Петроград. Его не узнать сейчас: он без усов и бороды, на голове седой парик. Особый день, которому суждено навсегда войти в историю. Еще пять дней назад создан штаб вооруженного восстания — Военно-революционный комитет. Создан Военно-революционный центр по руководству восстанием, и в нем старые боевые товарищи Куйбышева — Бубнов, Свердлов и Дзержинский, с которым познакомился совсем недавно.
Все за вооруженное восстание. Нет, не все. Троцкий отмалчивается. За него говорят Зиновьев и Каменев:
— Мы категорически против! Мы протестуем!
— Вы обязаны подчиниться воле большинства! — строго говорит им Дзержинский.
— Мы не признаем никакой воли большинства! — в исступлении кричит Каменев. — Мы не верим в победу революции в России, ее не может быть. Рабочий класс не способен на нее.
— Мы за ожидание Учредительного собрания, — вставляет слово Зиновьев. — Пусть оно решит.
Не встретив сочувствия у Военно-революционного центра, возглавляемого Лениным, Каменев и Зиновьев побежали в редакцию меньшевистской газеты «Новая жизнь». Вот тут их поняли сразу.
— Ах вы не согласны с решением ЦК большевиков о начале восстания? Очень приятно. Мы обо всем пропечатаем в газете. И сроки предполагаемого вооруженного выступления рабочих назовем.
И вот она — черная иудина страница: два господинчика, вообразившие, будто судьбы русской революции в их руках, предали и рабочий класс, и революцию, и партию. Сроки названы.
Керенский спешно стягивает с фронта войска в Петроград: упредить!
Но восстание уже началось...
Началось оно и в Самаре. Под руководством большевиков, Куйбышева. Мирное восстание, так как здесь вот уже несколько месяцев повсюду распоряжались рабочие отряды, созданные большевиками, им принадлежала реальная власть в городе, и это была власть Советов.
Через несколько дней Центральный Комитет партии отметил Самару в числе первых городов, установивших Советскую власть.
Советскую власть в самой Самаре и в Самарской губернии провозгласил Куйбышев. В обширном зале театра «Олимп».
Она вертится!
Никогда еще Самарская партийная организация, ее ревком не жили такой сложной и напряженной жизнью. Революция совершилась! Совершилась. Значит, не зря все, что было: и тюрьмы, и Нарым, и Тутуры, и побеги, жизнь под вечной угрозой ареста. Все это имело глубокий смысл. Теперь только бы жить во всю ширь.
...Но жить не дают. Лидер меньшевиков Церетели цинично заявляет большевикам:
— Мы все же, худо ли, хорошо ли, держались шесть месяцев. Если вы продержитесь хотя бы шесть недель, я признаю, что вы были правы.
Враги решили уничтожить ревком во главе с Куйбышевым. Ревком занял белый дом — особняк последнего губернатора князя Голицына. Просторный особняк с множеством комнат и коридоров. Ревком всегда заседал в одной и той же комнате — в зальце с мягкой мебелью. Здесь было уютно. Сидели за большим столом, дымили самокрутками, намечали планы, спорили. Здесь вырисовывалась огромность работ. Сюда вызвал Куйбышев начальника гарнизона войск — бравого генерала. Долго объяснял ему смысл политики партии, называл фамилии генералов и офицеров, перешедших на сторону Советской власти, — Брусилова, Бонч-Бруевича, Шапошникова, Вацетиса, Самойло, Лебедева, Парского, Сергея Каменева, Новицкого, Егорова, Николаева, Станкевича. Разве всех назовешь! Их сотни, тысячи. Кое-кто, разумеется, сбежал за границу, мечтает вернуть самодержавие или Керенского. Какое им дело до исстрадавшегося народа?
Генерал морщился. Сразу было видно: разочаровался во всем — и в царе, и в Керенском. Наконец сказал:
— Я знал вашего отца. По русско-японской. Считайте Самарский гарнизон и меня, как его начальника, в полном распоряжении революции!
— Спасибо. В помощь вам наметили одного толкового парня. Будет комиссаром гарнизона.