Все это прошло мимо юного героя. Вернувшись в дом Амфитриона, он заперся у себя в комнате; на стук в дверь и голоса домашних не отзывался. Предвидел ли он, чем обернется его расправа с послами Эргина? Видимо, да. Потому-то он и решил написать Эрато то самое письмо и послать его ей лишь в том случае, если дела действительно примут ожидаемый им оборот. Но если бы он убедился, что конфликт с Орхоменом разрешается миром, он забрал бы ее через несколько дней к себе. На благополучный же исход войны он не мог полагаться. Слишком плачевным было положение Фив.
Солнце еще не ушло за горизонт, когда уставшего Геракла стало клонить ко сну. Его ложе было убрано и приготовлено, будто ждало его возвращения, – об этом заботилась каждый день Алкмена. Он был несказанно счастлив ощутить его под собой снова. С улыбкой на устах вспоминал Геракл, каким большим показалось оно ему в тот день, когда его впервые внесли в его комнату. Это был целый мир! На нем можно было прыгать, кувыркаться и даже прятаться от родителей под покрывалом. Заказывая для сына ложе, дочь Электриона приказала вырезать на нем незамысловатый узор из щитов. Она хотела, чтобы щит Афины прикрывал его и во сне. Гераклу делалось необыкновенно сладко от этой мысли. С нею, с этой мыслью он усыпал. Назавтра ему нужны были силы.
Глава 2
Проснулся Геракл отдохнувшим и в хорошем настроении. Он гнал от себя всяческие дурные мысли и, пока выбирал себе одежду на смену, обдумывал что, как и кому он будет рассказывать о своих приключениях у Феспия. Но, увы, долгого отдыха его душе дано не было, и прервал его стук в дверь и взволнованный голос Амфитриона:
– Геракл, ради богов открой!
Геракл догадывался о причине прихода отца. Скрываться больше он не собирался, и потому открыл. За Амфитрионом стояли двое царских стражников с копьями. Только им после поражения Фив было позволено носить оружие. Геракл немного испугался при их виде, но быстро понял, что напрасно.
– Смотри, – восторженно сказал один из стражников другому, указывая внутрь комнаты, – тут и шкура!
Он несколько грубовато, но без злости подвинул юношу в сторону и прошел внутрь.
– Да, точно, львиная, как и говорил Креонт!
Этот высокий, заметно больше, чем на голову, выше Геракла стражник смотрел на него с несколько чудаковатым восторгом и надеждой. Он был молод, года может быть на два постарше Геракла. Шлем у него был каким-то странным и даже неряшливым образом наклонен на бок.
– Вот, посмотрите на него, – продолжал он в запале, – вот так должны действовать мы все! Тогда Фивы очень быстро снова станут свободными и процветающими. Молодец!
Стражник протянул Гераклу свою большую руку. Геракл в ответ недоуменно протянул свою.
– Уймись, Промах! – одернул молодого стражника его напарник.
Он был старше и, видимо, по характеру несколько сдержаннее.
– Что происходит, отец? – спросил, наконец, ничего не понимающий Геракл.
– Дай-ка я для начала тебя обниму, – сказал тихо Амфитрион, – а то, того гляди, мы с матерью снова тебя потеряем… А ты, кажется, возмужал еще больше. Ежедневная охота пошла тебе явно на пользу.
– Охота давно закончилась. Теперь, если я правильно понимаю, нам предстоит война?
– Вот! Правильно, война! – снова встрял Промах. – Мы отведем тебя к Креонту, и ты убедишь его в том, что нужно воевать.
– Промах, приказываю тебе замолчать! – по привычке военачальника прикрикнул Амфитрион на молодого воина.
Тот хотел было возразить, что начальник над ним один только царь, и говорить он все равно будет, но старший товарищ вывел его из комнаты.
– Мы подождем вас на улице, – сказал он, выходя. – Только, умоляю, не задерживайтесь. Креонт ждет.
– Хорошо-хорошо, – ответил Геракл.
Он ненадолго остался с отцом наедине.
– Посмотри мне в глаза, Геракл, ведь это был ты? Юноша в львиной шкуре.
– Я-я…
– Ты понимаешь, что ты наделал? Из-за тебя в опасности весь город. Креонт хочет тебя выдать, и я не знаю, смогу ли я тебя защитить.
Это был последний раз, когда Амфитрион еще думал, как ему заступиться за сына.
– Не беспокойся, отец. Боги на моей стороне. Я это знаю. Ты думаешь, Фивам было бы лучше, если бы я не отрубил носы этим миниям? Знаешь ли ты, с чем эти двое сюда ехали?
– С чем же?
– Они везли приказ Эргина увеличить дань вдвое!
– Геракл, я прекрасно понимаю, что ты неспроста изувечил этих несчастных миниев. Но все же, о Фивах надо было подумать. Пока кровь не пролита, есть возможность договориться, а теперь… Ладно, пойдем. Стража ждет.
Они направились в царский дворец.
– Как ты думаешь, Промах, – спросил его по дороге Геракл, – много ли в Фивах таких, как ты?
– Я такой один единственный. А тех, кто думает, как я много. Вот он, например, – Промах указал на своего напарника, тот кивнул головой. – Просто он слишком мудр, а излишняя мудрость часто мешает говорить открыто, что думаешь.
– Так значит, молодежь настроена биться?
– Да, кончено! Ты только не подумай, Геракл, и ты, Амфитрион… Вы не подумайте, что я мятежник. Я верно служу Креонту и поступлю так, как он прикажет. Но и молчать я тоже не могу при виде того, как гибнет город. И ведь так думают очень многие, но боятся. Не Креонта боятся – войны… Я понимаю, дела наши плохи, но если не пытаться ничего сделать, то никогда ничего так и не изменится. Я человек простой и молодой к тому же, вести войну – не мое дело, но если бы нашелся кто-то…
Промах говорил так зажигательно-проникновенно и при этом так страстно жестикулировал, что своим копьем едва не покалечил на узких улицах нескольких человек.
– Скажи Промах, а кто ты будешь родом? – перебил его Геракл.
– Мои родители – простые рыбаки, – отвечал стражник, – живут на берегу Ликерии. А я, вот, вырос большим и сильным, решил податься на царскую службу. Но, когда возвращаюсь домой, и порыбачить тоже люблю. Эх, сейчас у них наверное славный угорь пошел!
– Почему именно сейчас?
– Кто-то говорил мне, что Копаида сейчас в разливе. Весь угорь-то обычно там. Но стоит ей разлиться, воды в протоке становится больше и с ней приносит и угря. Вы думаете, зря миниец такую узкую протоку сделал? Неет! Это все из жадности: угря своего бережет! Хотите, съездим с вами к моим? Хоть завтра. Вот только сейчас разберемся с минийцем.
– Ну… завтра не обещаю, но скоро… поедем. – с хитрецой подмигнув глазом, ответил Геракл на приглашение.
Они, между тем, приближались к дворцу. Его обладателем Креонт стал в тяжелейшее для Фив время: он наблюдал воочию братоубийство сыновей Эдипа и принял на себя руководство войском в решающий момент, спасши таким образом Фивы от Семерых и от стоявшей за ними микенской пяты. А Микены были в ту пору могущественны… Эти истории, красочно рассказанные ему отцом, Геракл вспоминал на подходе к большой агоре, в глубине которой находился дворец. Царское жилище мало того, что стояло на плоской вершине кадмейского холма, – оно было помимо того еще и выше всех строений в городе. С его крыши можно было видеть и гору Лафистион, что рядом с Орхоменом, а в то утро наверное еще и краешек разлившейся Копаиды.
«Но как же так? – думал про себя Геракл. – Почему же он, победитель Семерых, победитель Микен, не позволил им забрать тела погибших? Для чего была ему эта гора трупов?» Да, Креонт был своенравен, и боги наказывали его за это. Так тогда, когда он отказался выдать тела погибших микенцев, в Фивы совершенно неожиданно, ночью нагрянуло войско из Кекропии. Его повязали и отправили в Аттику, но, благо, быстро вернули, не причинив вреда городу. Все это случилось лет за пять до переезда в Кадмею семейства персеида Амфитриона. Стоило Фивам немного оправиться от этой беды, как началась вражда с Орхоменом. Потому Креонт, испытавший немало превратностей судьбы, не любил грозных символов вроде лабриса, который был очень почитаем в Пелопоннесе, или льва, которым любили отмечать себя потомки Кадма. Переднюю стену его дворца за колоннадой украшали большие осенние виноградные листья с темными, обильными гроздями. Две крайние колонны были увиты плющом. Справа и слева от ведших к колоннаде ступеней находились два жертвенника, украшенные старыми, позеленевшими от времени доспехами, щитом и мечом. Таких жертвенников, впрочем, было немало по всему городу. Говорили о том, что эти жертвенники – память о тесте Кадма, неистовом боге Арее.