Просто я боялась, что не выдержу его взгляда на себе, если соглашусь сесть рядом.
Однако моя настырность вылезла мне же боком. Всю дорогу я не могла отделаться от стойкого чувства неловкости. Холодного и скользкого, словно ползущая змея. В зеркале заднего вида я то и дело перехватывала взгляд Довлатова. Он смотрел на меня всякий раз, когда машина притормаживала перед перекрестками или у светофоров.
И было в его взгляде что-то такое, отчего меня охватывал мандраж. Отчего ладони потели и дыхание сбивалось напрочь.
Нет, он уже не был столь тяжелым, как во время нашего пребывания в кабинете клуба. Скорее, в нем угадывалась озабоченность. В нем пробивалось недоумение и... чуждое тепло.
Или мне просто показалось.
— Разбуди ее. Я не знаю, куда дальше ехать, — отозвался Север бесцветным голосом, свернув на обочину и притормозив.
— Я думала, ты меня сначала отвезешь. Мой дом был ближе, — ответила полушепотом.
— Ты хреново думаешь, — снова он включил невыносимого грубияна. — Так ты собираешься будить ее? Или мне самому? — потянулся рукой к регулятору громкости на автомагнитоле, намекая, что в случае моего отказа, врубит на всю катушку.
И я сдалась. В который раз.
— Не нужно! Я знаю, где ее общага. Поезжай до кинотеатра, а потом сверни во дворы.
Довлатов сиюсекундно возобновил движение, расплываясь в плутовской улыбке. Словно план какой замыслил.
— Вер, просыпайся, — тормошила сонную подругу. — Уже почти приехали.
— Ох, — потянулась она, зевая, — если я еще когда-нибудь предложу пойти в клуб, стукни меня чем-нибудь тяжелым по башке, хорошо? — проговорила заплетающимся языком. — Держу пари, эффект будет тот же, что и от помелья!
— Как скажешь, — хихикнула я. — На проходной проблем не возникнет? Тебя хоть пустят домой?
— Все нормально, — отмахнулась она. — Консьержка у нас женщина классная.
Вскоре Вера распрощалась с нами и нетвердой походкой отправилась к себе, бороться с первым в ее жизни похмельем.
Меня же впереди ждала совершенно иная борьба. И мой противник был куда сильнее пресловутого похмелья. В обществе Довлатова разного рода жизненные напасти куда менее опасны его самого.
Я снова была подвержена знакомому чувству страха. Переполнена робостью и тревогой. Я была загнана в угол безызвестностью, поскольку не понимала, как мне дальше вести себя рядом с ним. Не знала, кто мы друг для друга. Не имела ни малейшего представления, какого он мнения обо мне. Насколько его мысли разнятся с моими.
Для кого-то он мог показаться открытой книгой, где максимум одна глава, но только не для меня. Север Довлатов — это сотни страниц, от корки до корки исписанные исчезающими чернилами.
И даже имея возможность читать чужие мысли, я бы все равно осталась ни с чем. Довольно рискованно рыться в мыслях человека, который может с легкостью запутать твои собственные.
Я ведь окончательно запуталась. Сломались все преграды, когда-то выстроенные сознанием на пару с глупым сердцем.
Север — такой ветреный, непредсказуемый и безрассудный. Но всего одно воспоминание о его теплых объятиях, как тело вновь призывает меня оказаться в месте, где мне еще никогда не было настолько спокойно — в его крепких руках.
Все-таки каким бы суровым ни был север, но и на севере однажды наступает оттепель.
Я совершенно точно убеждена, что у его души есть и обратная сторона. Диаметрально противоположная.
— Ко мне пересядь, — повелительным тоном отчеканил Север, стоило Вере скрыться в стенах общаги.
Пф! Зачем, спрашивается, я постоянно ищу оправдание его поведению?
Пора бы уже осознать, что обратная сторона души Севера такая же мрачная, пустынная и ветреная.
— Нет, спасибо. Мне и здесь хорошо.
Север резко обернулся на меня и пронзил раскаленными иглами насквозь. Его глаза, как два лазера, прожигали нутро.
— Лина. Это. Был. Не вопрос, — дополнил, делая выразительные паузы, от которых стыла кровь.
— А у меня, что, нет права выбора? — дерзко и довольно самонадеянно выпалила, на что Север многозначительно хмыкнул.
— Есть, как впрочем и у меня.
Следом он зачем-то заглушил мотор своей тачки, но воздух внутри салона от этого завибрировал только сильнее. Он стал гуще. И дышать стало на порядок труднее.
Чую, не к добру.
— Если ты не хочешь пересаживаться ко мне, значит я сам пересяду к тебе. Вот только тогда мы уже никуда не поедем. И хрен знает, чем это может для тебя обернуться.
Иногда мне удавалось понять, где он шутил, а где говорил на полном серьезе. Так вот... сейчас он нисколько не шутил. Из упрямства Север готов был пожертвовать здоровым сном в уютной постели.