Характерной чертой отца было то, что он никогда не забывал людей, помогавших ему в трудную минуту. Тому - множество примеров. Один из них -его письмо от 20 февраля 1948 г. Наталии Розенфельд, которая приносила ему в Казанскую спецтюрьму книги, а теперь ждала распределения после окончания МАИ. Стремясь ей помочь, отец пишет, что «на всякий случай я дал на Вас нечто вроде заявки в наше министерство».
Итак, работа отца, несмотря на многочисленные трудности, шла успешно. А в жизнь нашей семьи пришла беда. В конце ноября 1947 г. отец объявил маме, что переезжает в Калининград и больше к ней не вернется. Это было страшным ударом для нее и близких родственников, которые любили и маму, и моего отца, и меня. Я была, наверное, единственной, кто ничего не знал о семейной катастрофе. Мне в том году исполнилось 12 лет, до развода дело пока не дошло, и от меня эту драму скрывали, возможно, надеясь, что все еще образуется. Отец по-прежнему периодически приезжал на Октябрьскую,
Титульный лист курса лекций С.П. Королева в МВТУ.
1948 г.
и никаких перемен в нем я не замечала. Вот только мама теперь выглядела грустной, не такой, как всегда, но объясняла мне это усталостью от обилия работы и тяжелых операций. Она продолжала любить отца, и в глубине ее души теплилась надежда, что, может быть, он образумится. Поддерживало в ней эту надежду и то, что вся семья была на ее стороне.
В конце 1947 г. отец заболел гриппом и не смог приехать, чтобы поздравить нас с наступающим Новым годом. 31 декабря он прислал нам с шофером шампанское, апельсины и конфеты, а также записку, в которой просил Марию Николаевну приехать к нему в Подлипки. Бабушка долго думала, как ей поступить. С одной стороны, она не хотела огорчать мою маму знакомством с женщиной, разлучившей, как она считала, семью, с другой, не могла не
Служебная записка С.П. Королева с просьбой о хранении в архиве ОКБ-1 курса его лекций в МВТУ.
14 марта 1965 г.
навестить сына, которого очень любила и который, тем более, был болен. В конце концов она испекла на скорую руку бисквитный торт и поехала. Отец лежал в постели. У него находился В.П. Мишин. Бабушка познакомилась с ним и с Ниной Ивановной, которую увидела впервые. Она вспоминала, что Нина Ивановна была очень любезна, даже бросилась снимать с нее валенки, но бабушка вежливо отказалась. Мишин вскоре ушел, а Нина Ивановна принесла из своей квартиры испеченные матерью пирожки и организовала чай. Перед уходом бабушка сказала: «Нина, Сережа! Ваши взаимоотношения - это ваше личное дело. Но у меня есть единственная внучка Наташа, которую я обожаю и которая сейчас живет у меня, а у нее есть мама, Ксения Максимилиановна, которую я люблю как свою дочь и не имею оснований относиться к ней скверно. Вы должны с этим считаться. Григорий Михайлович тоже хорошо относится к ним обеим. Но если вы, Нина, сумеете сделать моего сына счастливым, если он будет доволен жизнью с вами, то мы с Григорием Михайловичем постараемся полюбить вас, во всяком случае относиться к вам хорошо». Примерно то же она повторила Нине Ивановне, когда та провожала ее до машины.
На обратном пути бабушка не могла произнести ни слова. Она сидела рядом с шофером, стараясь скрыть свое горе, но слезы градом катились из глаз, потому что теперь стало окончательно ясно, что семья ее любимой внучки погибла безвозвратно. Однако и после этой поездки бабушка, как могла, пыталась повлиять на сына. Но никакие уговоры не действовали. Отец не помышлял о возвращении в семью. В январе 1948 г. он и Нина Ивановна уехали на отдых в Кисловодск.
А у мамы нервы не выдержали, и однажды, весной 1948 г., она, доведенная до отчаяния, незаслуженно обрушила свои упреки на свекровь, которую
Письмо С.П. Королева Н.А. Розенфельд.
Москва, 20 февраля 1948 г.
на самом деле очень любила и уважала более двадцати пяти лет, перенося вместе с нею и радости, и невзгоды. Глубоко переживая и раскаиваясь в своей несдержанности, мама написала бабушке письмо, в котором излила свою израненную душу.
«Я очень-очень виновата перед Вами, дорогая и очень родная мне Мария Николаевна. Мне стыдно было вчера подойти к Вам, видя, как Вы меня избегаете, хотя скажу Вам откровенно - я шла с твердым намерением просить у Вас извинения за все сказанное в момент крайнего раздражения и горечи. Сейчас же я воспользуюсь просто чернилами и бумагой и, конечно, Вашим терпением и, совершенно ничего не скрывая, расскажу Вам хоть немного о том, что делается у меня в душе и что ни один человек из близких и окружающих меня не знает и не подозревает.