Приехав в 1944 г. домой и рассказывая маме и бабушке о злоключениях последних лет, отец вспомнил, как тронуло его в тюрьме это «Особое мнение» Евгения Сергеевича, соратника и друга, не предавшего и не забывшего его, несмотря ни на что.
К своему заключению комиссия приложила весьма нелестную характеристику отца. По-видимому, написать иное было тогда невозможно.
В связи с работой экспертной комиссии срок ведения следствия и содержания отца под стражей 23 мая продлили до 2 июля 1940 г. По окончании работы комиссии отцу представили ее заключение, и 28 мая он был вызван на очередной допрос для изложения своего мнения по этому поводу. Отец заявил, что с некоторыми выводами экспертов согласиться не может и дал соответствующие пояснения. В тот же день был составлен протокол об окончании следствия. К нему, по просьбе отца, приобщили его дополнительные показания, в которых он, в частности, коснулся проблемы ракетного самолета.
«Дополнительные показания арест. Королева
к протоколу об окончании следствия
от 28 мая 1940 г.
I. Ознакомившись с материалами следствия, я еще раз заявляю, что участником антисоветской организации я никогда не был и вредительской работы никогда и нигде не вел. Показания Клейменова, Лангемака и Глушко в отношении меня являются ложью и клеветой.
П. Показания свидетелей Смирнова, Шитова, Косятова, Ефремова, Душкина и других считаю неправильными. Основные объяснения по этим показаниям я уже дал в апреле месяце 1940 г., а также смотри заключение экспертной комиссии от 25 мая 1940 года. Кроме того, в свидетельских показаниях, например, неправильно указано (Смирнов), что мною непроизводительно были затрачены большие суммы средств.
Неправильно указано, что не производилась предварительная отработка узлов объектов, что не получено никаких положительных результатов, что были систематические взрывы и т.д. (свидетели Шитов, Душкин).
Протокол об окончании следствия по делу С.П. Королева.
Москва, 28 мая 1940 г.
Неправильно указано, что объекты были плохо сконструированы и что они предназначались как боевые образцы (свидетели Дедов, Букин, Душкин). Как видно по техническим заданиям и по самой конструкции объектов, они никогда не были да и не могли быть боевыми образцами, особенно учитывая, что это были первые работы в СССР. В то же время уже в конце 1938 года и далее, после очень непродолжительной доработки объекты были испытаны в полете с удовлетворительными результатами, о чем видно из этих же свидетельских показаний и акта экспертизы от 25 мая 1940. Произведенные же переделки коснулись в основном двигательной установки, автоматики и автозапуска, которые мною не разрабатывались.
Если бы в целом работа была мною сделана недобросовестно, то, безусловно, так скоро нельзя было бы произвести испытание этих объектов.
Я прошу допросить свидетелей, знающих мои работы лично, мою деятельность и общественную работу, как то:
проф. Пышнова B.C. из В.В. Акад. им. Жуковского, проф. Юрьева Б.Н. из Москов. Авиац. Ин-та, инженеров НИИ №3 Дрязгова М.П. и Пивоварова С.А.
III. Считаю неправильным мнение эксперта Пойды, изложенное особо в конце акта экспертизы от 25 мая с.г. по вопросу о ракетном самолете. Работа над ракетным самолетом исключительно важна и производилась в СССР впервые. Как видно из акта экспертизы, полетные испытания в апреле 1940 г. дали удовлетворительные результаты, что, безусловно, является достижением не только в СССР, но и вообще в технике. Как видно из акта, части этой машины, разработанные мною, изменениям и переделкам не подвергались (сам планер, система питания и т.д.) и, следовательно, работали хорошо.