В столицу приехали поздним вечером. С Казанского вокзала маме пришлось идти в Марьину Рощу пешком - трамваи не ходили. Это оказалось нелегко, ведь расстояние довольно большое, да еще тяжелая ноша в руках. По счастью, не было налета и не пришлось отсиживаться в убежище. Теряя на морозе последние силы, мама позвонила на Октябрьскую из попавшегося очень кстати телефона-автомата и попросила Григория Михайловича выйти ей навстречу. Он пришел немедленно. Как только вошли в квартиру, прозвучал сигнал воздушной тревоги, но на него никто не обратил внимания. Мама снова оказалась в доме, где ее любили. Свекровь относилась к ней как к своей дочери, и сейчас мамин приезд оказался радостной неожиданностью.
В 1942 г., когда ситуация на фронте улучшилась, в столицу стали разрешать командировки из других городов. Тогда была направлена в Москву и Э.М. Рачевская. Узнав о предстоящей поездке, отец подготовил посылку - куски высохшего белого хлеба, шоколад - и пропуск на вынос продуктов с завода. Он сказал отъезжающей, что в Москве остались близкие и дорогие ему люди: мать, которую он очень любит и которой многим обязан, отчим, исключительно добрый, заботливый человек, и жена, его самый большой и любимый друг. О жене было сказано особо: она похожа на маркизу - у нее совершенно седая голова и красивое молодое лицо с ясными голубыми глазами, она - кандидат медицинских наук, хирург-травматолог, работает в Боткинской больнице. И еще у него есть семилетняя дочка Наташа, похожая на него. Телефон Марии Николаевны был написан на упаковке посылки. Кроме посылки отец просил передать уже давно написанное им письмо, которое он не мог переслать, так как почта еще не работала.
Приехав в Москву, Эсфирь Михайловна сразу же позвонила на Октябрьскую и на следующий день приехала туда. Ее с нетерпением ждали мама, Мария Николаевна и Григорий Михайлович. По словам гостьи, они оказались такими, как описал отец.
Все с жадностью слушали рассказ о жизни в Омске, расспрашивали, как выглядит мой отец, здоров ли, во что одет. Э.М. Рачевскую глубоко тронула взаимная любовь и забота уже несколько лет оторванных друг от друга людей. Взяв письмо для отца и переданную мамой в подарок курительную трубку, она ушла и через несколько дней вернулась в Омск.
Письмо С.П. Королева жене в Москву.
Омск, январь 1942 г.
Вот что написал отец в привезенном письме, его мама хранила всю жизнь.
«Ляле.
Только лично
Милая моя, хорошая, родная девочка! Не знаю, получишь ли ты когда-либо это письмо или нет, но только сегодня, после почти (четырехлет)ней нашей разлуки, впервые я пишу тебе простое обычное письмо.
Так много мне хочется тебе сказать, что не знаю даже, как и с чего начать, боюсь, как бы не позабыть чего-нибудь. После всего пережитого, после возвращения снова к жизни как-то необычно и трудно мне собраться с мыслями. Потому заранее прошу тебя, мой дорогой любимый друг, простить меня за содержание этого послания.
Сколько раз за эти многие долгие месяцы и годы нашей разлуки, моих скитаний и мытарств я вспоминал тебя, вспоминал до мелочей, до отдельных штрихов и слов нашу жизнь! Казалось бы, многое, что было позабыто, снова и снова всплывало в памяти. И всегда и всюду эти воспоминания давали мне силу для дальнейшей жизни и борьбы за жизнь.
Олицетворением света и счастья была ты в моей жизни. Все-все самое хорошее, самое счастливое связано с тобой, и неудивительно, что я все это помню и никогда не забуду.
Раньше, в былые годы, я не сознавал, что мы с тобою, увы, очень неполно пользовались жизнью. Меня увлекали многие другие интересы, я порою забывал о семье, я видел жизнь вне ее. Как я ошибался! Как я горько сожалею об этом! И как всегда неизменно тепло, любовно ты относилась ко мне. Как всегда, в самые тяжелые минуты моей жизни ты и только одна ты умела разделить и облегчить мое горе. Я знаю, что и (говорить), за эти годы ты перенесла так много, как только может выпасть на долю человека. Но я знаю, что ты перенесла все мужественно и что наша дружба и наша любовь не погасли. Это наполняет меня гордостью и дает мне много сил и бодрости. Ведь только из-за этого, только из-за тебя и нашей будущей встречи стоило для меня жить.