1 сентября 1943 г. я пошла в школу - сразу во второй класс. Годом раньше бабушка Соня ходила со мной к директору школы, но та отсоветовала отдавать меня в первый класс, так как я уже умела читать, писать и считать,
Записка С.П. Королева чертежнице Наталии Розенфельд.
Казань, 13 марта 1944 г.
а в первом классе тогда учились писать палочки. Обучение велось раздельно, женская школа находилась в центре Йошкар-Олы, довольно далеко от наших бараков, да и идти приходилось через болото. Поэтому вначале я занималась с бабушкой дома. Теперь же, осенью 1943 г., Софья Федоровна собирала по утрам целый выводок девочек, мы тщательно привязывали веревками нашу обувь, гуськом вслед за бабушкой пересекали по тропке болото и шли на занятия.
Так продолжалось два месяца. После ноябрьских праздников дедушка, бабушка, Лиза и я вернулись в Москву. Сразу возник вопрос: где жить? В нашей квартире на Конюшковской осталась одна маленькая комната и обитали уже трое подселенных соседей. Квартиру маминых родителей во Всехсвятском с начала войны заняли под госпиталь, вещи сдали на склад, где они пропали. Вначале мы поселились в гостинице «Балчуг», но через несколько дней вопрос решился по-другому. Бабушка Мария Николаевна предложила нам переехать на Октябрьскую, и мы с радостью согласились. Для Лизы поставили раскладушку на кухне, а мы втроем заняли ту самую комнату, где когда-то находилось домашнее КБ отца, потом жили мои родители, а первый год своей жизни и я. Предстояло определиться с моей учебой. В Москве тогда работало немного школ, и все они оказались переполнены, с помощью давней приятельницы семьи Е.И. Гарбузовой удалось поступить в школу, где она преподавала, но находившуюся в часе ходьбы от дома. С начала следующего учебного года меня перевели в другую школу - рядом с домом. В ТО время я по-прежнему не знала, что отец арестован, осужден и находится в спецтюрьме. Шла война, и у многих девочек из моего класса отцы были на фронте, так что лишних вопросов не возникало. Отец писал мне в Йошкар-Олу, а потом в Москву. Я с нетерпением ждала его писем и немедленно
Титульный лист книги Валентина Катаева «Белеет парус одинокий»
с надписью М.Н. Винцентини внучке Наташе от имени отца. Йошкар-Ола, 10 апреля 1943 г.
отвечала на них. Все годы его отсутствия мама, бабушки и дедушки постоянно рассказывали мне о нем, показывали его фотографии, дарили как бы ОТ него подарки, в основном книги. Так, в день моего рождения 10 апреля 1943 г. в Йошкар-Оле дедушка Максимилиан Николаевич надписал мне книгу В. Катаева «Белеет парус одинокий»: «Наташеньке - шалунишке от папки Сережи».
Мне говорили, ЧТО скоро ОКОНЧИ1СЯ война и папа прилетит на своем самолете. Я верила и ждала его. Но как же долго пришлось еще ждать...
Тем временем отец продолжал работать в Казани. Он не ограничился разработкой реактивной установки для самолета «Пе-2», а увидел возможность усовершенствования всех типов отечественных самолетов путем применения на них реактивных установок на базе двигателя РД-1. Его соображения изложены в «проекте тематического плана работ по реактивным установкам с двигателем РД-1 на 1944 г.», подписанном им 27 февраля 1944 г. Вместе с тем, понимая, ЧТО разработка вспомогательных реактивных установок для самолетов является лишь временной мерой, продиктованной потребностями войны, он считал не менее важной задачей его группы проектирование высотного реактивного истребителя.
Летные испытания самолета «Пе-2» с реактивным двигателем в 1944-1945 гг. продолжались. Их проводили летчики А. Г. Васильченко и А. С. Пальчиков при участии в полетах в качестве инженера-испытателя вначале Д.Д. Севрука, а впоследствии и моего отца. Начальник экспедиции завода № 22 Н.А. Солдаткин вспоминал, что увидел как-то на заводском аэродроме двух мужчин, чем-то занятых у самолета, и молодого парня в форме, курившего неподалеку от них. На вопрос - кто такие? - парень нехотя ответил, что это «зеки», которых он охраняет. В этот момент мужчины сели в самолет, запустили двигатели и поднялись в воздух. «Улетят ведь», - сказал Солдаткин. - «Не улетят, - флегматично ответил парень, - у них горючего мало».
Однажды, во время очередных полетов, на аэродроме оказался летчик-испытатель М.Л. Галлай, и встреча с моим отцом произвела на него большое впечатление. Он описал ее в повести «Испытано в небе» (1963). На вопрос о том, кто создал реактивную установку для самолета, А.Г. Васильченко указал ему «на плотного, среднего роста человека, одетого в несколько странный, особенно для летнего времени, костюм: куртку и брюки из какого-то черного подкладочного материала». Галлай вспоминает, что сразу же его узнал: «Нас познакомили еще за несколько лет до начала войны, но после этого встречаться нам - отнюдь не по нашей воле! - не довелось... Я подошел к конструктору, мы поздоровались, отошли немного в сторону и сели на какие-то валявшиеся у аэродромной ограды бревна. В течение всего последующего неторопливого разговора вокруг нас, как привязанный, встревоженно кружился неизвестный мне молодой человек. Он то присаживался рядом с нами, то снова нервно вскакивал, то опять садился, изо всех сил стараясь не упустить ни одного слова из нашего разговора... Наверное, со стороны вся эта картина выглядела довольно комично, но в тот момент я, в отличие от своего обычного состояния, способность к восприятию смешного потерял полностью.