Ученому-путешественнику, прошедшему тысячи верст дорогами Сибири и Камчатки, в особенности должны были стать близкими проникновенные слова, с которыми обращался к наукам Ломоносов:
Воззрения этих ученых были общими и в понимании того, что наука не должна быть кастовой, отгороженной от народа.
«…Простой народ за недостаток почитает не иметь в науках участия» — эти слова находим в заключительной части речи «О пользе наук и художеств».
Подобно другим разночинцам, которым удалось в XVIII веке пробиться к знаниям, стать учеными, студенту, позднее адъюнкту и профессору Петербургской Академии Степану Крашенинникову всю жизнь пришлось испытывать жестокую нужду. Ученые звания не избавили его от бедности.
Сохранились пожелтевшие от времени листки бумаги с короткими строками прошений Крашенинникова. В одном из них, написанном в 1747 году, Крашенинников просит Академию выдать ему в счет жалованья десять рублей и поясняет, почему он вынужден обращаться с этой просьбой: «Нахожусь в такой бедности, что дневного пропитания почти не имею». Далее он пишет, что болен и ему нужно купить лекарств, а их «из аптеки в долг не отпускают». В другом прошении, написанном позднее, Крашенинников вновь просит несколько рублей, так как «лекарства купить не на что…».
Постоянная борьба с нуждой подтачивала силы ученого. Жизнь его после возвращения с Камчатки длилась сравнительно недолго — около тринадцати лет. Но все эти годы были наполнены неустанной и разносторонней научной деятельностью.
Ученым Академии доводилось заниматься самыми разнообразными делами, и Крашенинников, кроме того что разрабатывал материалы экспедиции на Камчатку, заведовал ботаническим садом, переводил книгу античного историка Квинта Курция «О делах Александра Македонского», принимал участие в рассмотрении переводов поэта Тредьяковского, читал лекции по натуральной истории и ботанике в академическом университете и т. д.
В «академическом огороде», как называли тогда ботанический сад при Академии наук, Крашенинников был сначала помощником заведующего Иоганна Сигизбека. Этот «ученый» пробовал опровергать в науке все, что, по его мнению, было неугодно богу. Он, например, написал трактат, направленный против учения Коперника, всячески доказывая в нем, что Земля неподвижна.
В Академии подобный трактат вряд ли мог найти еще какого-либо сторонника среди естествоиспытателей. Но надо думать, у Сигизбека находились покровители иного рода. В XVIII веке богословы относились к Копернику настороженно, с опаской. Ученикам Иконоспасской школы систему мира продолжали объяснять по Птолемею. Совсем не лишним поэтому было замечание, которое сделал в одном из своих выступлений, посвященном Копернику, известный математик Даниил Бернулли: «Времена, когда нельзя было, не впадая в ересь, сказать, что земля кругла, что существуют антиподы, что земля движется, — отнюдь не заслуживают похвал». Изредка и в научном мире все еще появлялись «ниспровергатели» Коперника вроде Сигизбека. Он занимался, впрочем, сходными упражнениями и в области ботаники: «опровергал» Линнея, доказывая, что растения не могут иметь пола, ибо бог не допустил бы такой безнравственности.
Подобные труды были излюбленным занятием Сигизбека. А его сыновья, великовозрастные повесы, безнаказанно буйствовали в ботаническом саду, нагоняя страх на стариков-садовников и портя редкие растения.
Заведующий «академическим огородом» встретил нового помощника недружелюбно и начал донимать его разными придирками и кляузами. Наконец Сигизбек был уволен, и заведование садом передали Крашенинникову, который немало потрудился, чтобы привести его в порядок.
Начал Крашенинников в эти годы описание местной флоры. Он обратил внимание на то, что ни в ботаническом саду, ни в академической кунсткамере почти не было растений из близких к Петербургу мест. Ученый отправился в окрестности Петербурга и Новгорода. Он бродил по лугам, забирался в топкие болота и возвращался в столицу с богатым сбором. В собранной им коллекции было несколько сот растений.
Спутником и помощником Крашенинникова в этих маршрутах и ботанических исследованиях был его ученик — двадцатичетырехлетний К. И. Щепин, имя которого вошло в историю русской науки XVIII века. Константин Щепин к тому времени, как он встретился с Крашенинниковым, уже побывал за границей, пробовал получить медицинское образование в Италии, в Падуанском университете, но денег, да и подготовки для обучения не хватило. В 1751 году он был принят в студенты Петербургской Академии наук и, по его собственному желанию, определен для изучения натуральной истории к С. П. Крашенинникову. Вскоре «для поощрения его к дальним [то есть дальнейшим] успехам в науке» Щепина назначили также на должность переводчика. Крашенинников высоко оценил любознательность, способности и неистощимую энергию своего нового ученика. Для совершенствования в области ботаники Щепин был направлен в 1753 году в Голландию на три года. Он переписывался со своим учителем, надеялся работать вместе с ним по возвращении в Россию. Но когда он вернулся, наставника его уже не было в живых, а самого Щепина перевели из Академии в медицинское ведомство. Одно из описанных им растений Щепин назвал в память о Крашенинникове его именем. «Этот человек, — писал он, — ученейший муж, мой доброжелатель и учитель». Позднее Щепин стал доктором медицины, крупным медиком. Он сохранил и живой интерес к ботанике, преподавал ее наравне с медицинскими предметами ученикам Московской госпитальной школы. Щепин — один из тех, кто был обязан Крашенинникову как первому подлинному наставнику в науке[51].
51
См. подробнее: