Во время путешествия по Либерии в 1924 году мне довелось услышать в области ваи, в верхнем течении реки Морфи, описание четвероногого зверя, известного среди коренных жителей под названием «ту». По их словам, зверь этот величиной с козу, зубы у него, как у собаки, шкура черная; встречается он очень редко и отличается чрезвычайно злобным нравом. В деревнях об его существовании знали лишь немногие, но все местные охотники, которых я расспрашивал, утверждали, что видели его.
Не стану скрывать от читателя, что некоторые зоологи считали, будто я рассказываю сказки. Подобные упреки лишены оснований. Ведь мои наблюдения над языком знаков и телепатией у крупных зверей, опубликованные в 1910 году, тоже расценивались как вымысел до тех пор, пока профессор Миланского университета Фердинанде Гаццамали не подтвердил их экспериментальным путем. Когда в 1910 году я выступил с сообщением о том, что в озере Бангвеоло встречаются раковины, устрицы и улитки (меня в данном случае интересовали не столько сами эти существа, сколько происхождение озера), этот факт оспаривался. Только в 1931 году сопровождавший меня в экспедиции специалист-зоолог, основываясь на совместных находках, подтвердил, что я был прав.
Разумеется, вопрос о существовании того или иного животного может быть решен только при наличии бесспорных научных доказательств. Столь же несомненно, однако, что некоторые животные все еще неизвестны науке и что первым шагом к уже сделанным бесчисленным открытиям явились сообщения, которые иные «трезвые знатоки» относили к области басен.
Находясь в Либерии, я очень часто вспоминал о книге моего двоюродного деда Роберта Шомбурка «Путешествия в Гвиане и по Ориноко», изданной в 1841 году. Девственный лес Западной Африки негостеприимен. Более густым и непроходимым не может быть даже девственный лес Южной Америки. Тем не менее мысль о двоюродном деде придавала мне бодрость. Как бы неприятны ни были безногие пресмыкающиеся в глубине Либерии, особенно на берегах рек, там все же водилось куда меньше вредных насекомых, скорпионов и змей, чем во время пребывания Шомбурка-старшего на берегах Амазонки.
Как часто внезапно оживали «сучья деревьев», изогнувшихся над рекой, когда я безмятежно подплывал к ним в челне. Большинство древесных змей зеленого цвета: даже опытному глазу трудно отличить их от свешивающихся в воду ветвей. Как не вздрогнуть в испуге, когда всего в нескольких метрах от нарушителя спокойствия змея вдруг выпрямляется и начинает извиваться по направлению к его лицу, как не отпрянуть назад… это рефлекторное движение может спасти путешественнику жизнь: ведь укус этих змей, да еще в лицо, как правило, смертелен.
Выяснилось, что я плохо знаю девственный лес. Тишина его действовала на меня гнетуще. Не видно и не слышно было ни единого животного. Звериные тропы и редкие дорожки между поселениями людей совершенно опустели.
В сезон дождей жители Либерии избегают леса. Они предпочитают отсыпаться и покидают хижину только для того, чтобы отправиться в дом, где ведется беседа. Может показаться, что в течение всего сезона дождей страна погружена в сон.
В это состояние сезонной летаргии впали также и мои спутники. Они не роптали, но были способны говорить только об одном: о страданиях, которые причиняет им вечная сырость. Переходы с каждым днем сокращались, взоры моих спутников становились все более грустными, они молили о сочувствии и одновременно выражали все большее сострадание ко мне. Им было непонятно, что за причина, кроме глупости, заставляет этого белого, да еще в такое время, когда вся жизнь замирает под низвергающимися с небес потоками, искать на скользких тропах и болотистых берегах рек следы, которые тот же дождь все равно смоет через несколько часов.
Гагенбек купил в Конго слона. Я использовал период ожидания, навязанного мне природой, чтобы съездить за толстокожим. Не зная, чем кончатся мои приключения в девственных лесах Либерии, я решил поискать других зверей, которые могли бы заинтересовать фирму. Мне ни в коем случае не хотелось явиться к моему покровителю с пустыми руками.
Немецкий грузовой пароходик доставил меня в Матади на Конго. Два дня спустя я приехал на поезде в Киншасу. Конго образует здесь огромное озеро, названное в честь его первооткрывателя Стэнли-Пулом. На другом берегу его, напротив бельгийского поста, во Французском Конго расположен город Браззавиль. Уже в то время отсюда ходило вверх по реке много пароходов.
Читатели моих книг, вероятно, не забыли, что неподалеку от Браззавиля я купил самку шимпанзе, по кличке Клео. Это было самое проказливое животное из всех, встречавшихся мне за время путешествий по Африке. Клео служила украшением зверинца, который несколько месяцев спустя я погрузил на бельгийский пароход, отправлявшийся в Антверпен. Кроме слона и Клео, в состав транспорта животных, собранного мной для Гагенбека, входили еще два шимпанзе.
Немало хлопот доставил слон, вернее слониха, обладавшая довольно длинными бивнями и отнюдь не относившаяся к числу наиболее добродушных представителей своего вида. Маленькому Джумбо можно было разрешать бегать без надзора, ибо он, несмотря на нахальные проделки, был безвреден. Толстокожую же даму из Конго приходилось неотступно сторожить моему егерю и слуге Моморо. Он предупреждал об ее опасном нраве всех, кто к ней приближался. Она не только была упряма, но и имела обыкновение драться, а иногда неожиданно бросалась в атаку.
В Антверпене мы пережили неприятное приключение. До получения из Гамбурга необходимых перевозочных средств я временно поместил зверей в тамошний зоологический сад. Наконец багаж прибыл, и всех зверей, кроме слонихи, рассадили по клеткам, в которых им предстояло проделать путешествие в Гамбург. «Упаковкой» слонихи я решил заняться сам после возвращения из гостиницы, где у меня еще оставались кое-какие дела.
Персонал зоологического сада пожелал преподнести мне сюрприз и подготовить слониху к поездке без моей помощи. Сюрприз, правда, удался, но совсем иного рода, чем предполагалось.
Когда я вернулся к зверям, все служащие сада, начиная от директора и кончая контролерами у входов, находились в величайшем волнении. Толстокожая дама добровольно покинула участок, на котором гостила, но, завидев клетку, подняла хобот и в бешенстве стала носиться по саду. За ней бегала толпа беспомощных служителей. Все это произошло рано утром, посетителей было немного, и их удалось своевременно предупредить об опасности.
К моему приходу слониха, видимо, устала. В сопровождении преследователей она шла мне навстречу по одной из обсаженных цветами дорожек. Взгляд, который она на меня бросила, не отличался дружелюбием. Гем не менее старая приятельница сразу меня узнала, дала взять себя за ухо и отвести в клетку, не оказав никакого сопротивления.
Я провел в Европе всего несколько недель, которые отнюдь нельзя отнести к лучшим в моей жизни. Меня считали фантазером и даже явным хвастуном. Никто не поверил моим рассказам о существовании карликового бегемота. Даже сам Гагенбек недоверчиво отнесся к моему сообщению о том, что на реке Дуквее всего в нескольких метрах от себя я видел двух столь рьяно разыскиваемых нами животных. Он был совершенно убежден, что я принял за карликовых бегемотов двух молодых гиппопотамов. Вопрос о том, отменяет ли он свое поручение, то есть считает ли, что я потерпел поражение, оставался, однако, открытым. Узнав, что я уже готовлюсь к следующему путешествию и полон решимости добыть доказательства своей правоты даже без его помощи, Гагенбек согласился принять участие в предприятии взяв на себя половину расходов.
В сочельник 1911 года я снова высадился в Монровии, а в начале нового года с большим караваном носильщиков отправился в девственный лес, чтобы использовать сухой сезон для поисков карликового бегемота.