Насладившись величественной картиной высившегося вдали гиганта, мы снова двинулись в путь.
Дорога привела нас прямо в парк Амбосели.
Нас приветствовали несколько робких жирафогазелей, названных так за длинную шею. Мне еще никогда не приходилось видеть этих грациозных животных. Одно это зрелище вознаградило меня за трудности поездки в отдаленный заповедник.
Лагерь, которому масаи дали наименование Ол Тукай, расположен примерно в 30 километрах от въезда в заповедник. Чтобы его посетителям было легче встретить животных, поблизости от лагеря устроены два водопоя, к которым звери быстро привыкли. Как-то раз до восхода солнца я заметил там двух старых буйволов; в неверном сумеречном освещении они казались гигантами из допотопных времен. Каждое утро приходили жирафы, около полудня появлялось множество зебр и гну, к вечеру окрестности оглашались визгом павианов.
К более редким посетителям этого водопоя принадлежал носорог, с которым я решил завязать знакомство. Он показался мне не очень злобным.
— Осторожно! — сказал сопровождавший меня проводник. — Он опасен. Как-то набросился сзади на нашего майора, когда тот наблюдал за слонами. Майор несколько месяцев пролежал в госпитале. Не приближайтесь к нему!
Носорог удалился в кустарник и из этого неприступного убежища стал недоверчиво следить за нами.
— Внимание! — закричал я кинооператору. — Я подойду к нему поближе, он кинется на меня, а вы снимете!
Все произошло так, как я предполагал. Носорог дал мне приблизиться на несколько метров, а затем ринулся в атаку. Едва я успел взобраться в машину, как он примчался на всех парах, но перед самым радиатором остановился так внезапно, словно все его четыре ноги были снабжены тормозом.
В тот же день мы встретили стадо из восьми слонов разного возраста. Проводник нехотя подтвердил, что в парке Амбосели разрешается выходить из машин и производить киносъемку (в парке Крюгера это строжайше запрещалось, да и в других заповедниках разрешалось лишь в некоторых местах). Он недоверчиво посмотрел на меня, когда я направился к слонам. 50 лет назад я распростился с охотой при помощи ружья, а теперь хотел проститься с охотой при помощи кинокамеры. Выдержу ли я испытание на мужество, которое выдержал полвека назад?
В то время я охотился у озера Руква в Восточной Африке. Однажды мы преследовали стадо слонов, в котором было несколько могучих самцов. Меня сопровождал Лонгома. Вдруг я заметил, что двое толстокожих, шедших метрах в полутораста от нас, меняют направление. Еще несколько секунд, и они исчезнут в чаще. Не задумываясь, я поднял ружье и выстрелил. Уже в тот миг, когда раздался треск выстрела, я понял, что сделал глупость. Прицел крупнокалиберного ружья был поставлен на 100 ярдов. Животные бросились бежать, и мы потеряли их из виду.
Обескураженный, я повернул к лагерю. Лонгома шел в нескольких шагах за мной. Его непрестанное ворчанье в конце концов стало действовать мне на нервы, я прислушался. Он твердил одно и то же: «Ну да, вазунга (белые) не такие люди, как мы. Они стреляют с безопасного расстояния, вероятно, потому, что боятся. А мы подходим близко, совсем близко…»
Такие уроки не забываются, только из них не всегда делаешь правильные выводы. Два или три дня спустя мы увидели одинокого самца; направление ветра было благоприятным. Я прислонил винтовку к стволу дерева, снял с плеча Лонгомы запасную, тщательно осмотрел ее, не глядя в сторону самца, и тоже отставил в сторону. Затем осторожно, но уверенно направился без оружия к слону, дав знак Лонгоме, чтобы он следовал за мной.
Не более восьми шагов отделяли меня от колосса, когда верный егерь схватил меня за руку и что было силы потянул назад.
— Господин, ты сумасшедший! — почти беззвучно прошептал он. — Ты что. хочешь погубить себя? Идти безоружным на слона?! Да я ведь знаю, что ты не боишься!
А я боялся. Не отрицаю этого и никогда не отрицал. Нет ничего презреннее и опаснее бахвальства посетителей национальных парков, уверяющих, что они чуть ли не наклеивали почтовые марки на заднюю часть слонам — настолько они ручные. Такие хвастуны подвергают опасности жизнь несведущих и доверчивых людей.
Я боялся. И тогда, и теперь, когда в парке Амбосели медленно пошел на группу слонов. Кинооператор крутил ручку, но, видимо, забыл зарядить камеру, ибо эта сцена сохранилась только на фотоснимках.
Я приблизился к животным на расстояние десяти шагов. Огромный самец отделился от стада и сделал два шага в мою сторону. Я остановился и, застыв, пристально вгляделся в слона.
— Селемани, — взволнованно прошептал я…
В Амбосели мне исполнилось 76 лет. Казалось, что здесь в день моего рождения собрались все четвероногие друзья из чащи, чтобы пожелать удачи и проститься с человеком, который к ним привязался.
Вооружившись биноклем и кинокамерой, я с раннего утра высматривал гостей с веранды нашей хижины, откуда открывался вид вдаль. В стене облаков время от времени появлялись бреши, и тогда массив обоих братьев Килиманджаро преграждал горизонт. Глубокие «шрамы» и сейчас напоминают о последних извержениях потухшего вулкана.
Со стороны одного из водопоев послышался громкий визг. Оттуда шли гиены. К месту свидания явились газели Гранта и газели Томсона, более стройные и красивые, чем наши козули. Не удивительно, что газель полюбилась поэтам Востока, что в древнем Египте ее разводили в неволе и посвящали Изиде. Как проигрывает по сравнению с ней большой и неуклюжий вилдебеест буров, более известный под названием гну! Словно, создавая это животное, природа колебалась, сделать ли его антилопой, лошадью или даже коровой.
После полудня я повез своих спутников в крааль масаи, в области которых расположен парк Амбосели. Неподалеку от крааля лежали четыре льва — сначала мы их за деревьями не заметили. Пока мы снимали этот квартет, Ници прошептала:
— Львы, как видно, затеяли пирушку.
В ее голосе чувствовалось волнение. Внимательно оглядев местность, я насчитал целую дюжину хищников.
Мимо пронеслась пара газелей Томсона.
Это была одна из тех минут, когда кажется, что долина вдруг ожила.
Но масаи, разумеется невольно, испортили мне день рождения. Они погнали стадо вниз к болоту и распугали зверей. На светло-голубом фоне силуэта Килиманджаро выступали теперь только массивные очертания двух слонов.
— Домой? — спросил я.
Когда-нибудь ведь надо было уезжать и из Амбосели, и вообще из Африки.
В пути нам попался холм с геодезической вышкой. Полагаясь на свою машину, мы рискнули въехать на его вершину.
По другую сторону видневшегося внизу болота паслись слоны.
Возможно, это было то самое стадо, которое я видел накануне. Вот от него отделился самец — видимо, очень старое животное с тяжелыми бивнями и массивным корпусом — и понюхал воздух.
— Селемани… — произнес я вновь, опустил бинокль и, повернувшись в сторону племянницы, крикнул ей.
— Пора. Надо ехать домой.
Последний день в заповеднике близился к концу. Мы поужинали на веранде. Равнину быстро поглотил мрак. Через несколько минут должен был начаться ночной концерт. Раздался такой звук, точно вдали пилили дрова.
— Вероятно, леопард.
Громкий визг возвестил, что неподалеку находятся гиены. Пронзительными голосами ругались павианы, или нугу, как зовут их в этих местах. Они всегда подымают крик, когда чуют близость леопарда. Кто-то залаял…
— Собаки? — спросила Ници.
— Нет, как ни странно, это зебры.
Мы прислушались к ночным звукам. Все чувства были напряжены, хотя только слух мог подсказать, кто именно из зверей пришел проститься с нами.
Меня напугал чей-то легкий зевок. Затем послышался шорох, он усилился и внезапно затих в нескольких десятках метров от нас.
— Лев, — прошептал я.
Стон, еще стон. Царь зверей любит постонать, когда он себя хорошо чувствует.
Между нами и львом не было решетки. Только ряд камней указывал посетителям парка Амбосели границу между лагерем и дикими дебрями. Трудно было предположить, что лев станет с ней считаться. Затем раздался шелест: очевидно, лев находился теперь в высокой траве, а значит, снова отдалился от нас. Ници и я направили на прилегающий участок сильные фонари. Несколько раз нам показалось, что в освещенной полосе блеснули глаза хищника. Уверенности, однако, не было, Кругом царила тишина, пугающая тишина…