И вдруг во мраке раздался рев, заставивший нас содрогнуться.
Вероятно, лев только что задрал добычу и возвещал родичам о своей победе. Издалека до нас донеслось эхо: оно прозвучало для меня как прощальный привет великой степи.
— Дядя Ганс, кто такой или что такое Селемани? — спросила Ници, после того как умолк лев и мы несколько минут настороженно внимали голосу ночи.
— Селемани?
Она, значит, слышала, мой возглас на холме с геодезической вышкой.
— Сегодня, увидев старого слона, ты произнес одно это слово. Мне показалось, словно ты… едва ли это возможно…
— Словно что? — полюбопытствовал я.
— Словно ты узнал это животное.
— Да, — сказал я после некоторого раздумья. — Это было поразительно. Мне показалось, что я узнал слона, который полстолетия назад был известен всем, кто охотился в Восточной Африке на крупную дичь, хотя лишь немногим, подобно мне, довелось столкнуться с ним вплотную.
В то время он был уже настолько стар, что превратился как бы в живой символ рода слонов. Охотники знали о нем так же много, как любители книг о герое популярного романа. Многие охотились за Селемани, многие стреляли в него. Может быть, некоторые и попадали в слона, но уложить его никому не удалось.
Не удалось это и мне много лет назад в верхнем течении Руахц…
Мы вышли из лагеря рано утром, на траве еще лежала роса, когда мы набрели на след двух слонов — очень старого и молодого.
— Селемани! Бейте его! — вскричал наш проводник скорее от испуга, чем от неожиданности, во всяком случае гораздо громче, чем следовало бы. Ведь этот возглас мог предупредить толстокожих.
Само собой разумеется, что я пошел по следу. Вскоре мы наткнулись на навоз, он был еще теплый.
— Селемани? — все еще сомневаясь, прошептал я, едва шевеля губами.
Ухмыляясь, проводник утвердительно кивнул головой.
Знаками я подозвал Лонгому, велел носильщикам осторожно опустить их ноши на землю и отдохнуть. За мной должны были следовать Лонгома и проводник.
Отойдя всего на несколько шагов, мы услышали впереди треск. С быстротой молнии я сменил тяжелые охотничьи сапоги на легкие теннисные туфли, чтобы бесшумно подобраться к животному, обвязался лентой с крупнокалиберными патронами и взял у егеря ружье для охоты на слонов.
Впереди продолжал слышаться шум. Мы застыли на месте, полагая, что слоны учуяли нас и обратились в бегство. Я определил направление ветра, оно нам благоприятствовало. Быть может, слонов спугнули местные жители, отправившиеся на поиски меда?
Шум и треск усилились. Казалось, на землю свалилось целое дерево. Мы стали медленно передвигаться от укрытия к укрытию, не теряя из виду след. Так мы дошли до места, где слоны останавливались и рылись в песке. Кругом лежали объеденные ветки и даже толстые сучья, с которых была сорвана кора.
Шум впереди прекратился. Нужна была величайшая осторожность. Ведь нашим противником был Селемани — слон, о котором охотники с полным основанием говорили, что за долгую жизнь он усвоил весь опыт своих собратьев и научился его использовать. Заросли были густыми, на расстоянии нескольких метров ничего не было видно. Сделав еще несколько шагов, мы услыхали урчанье в желудках слонов: оба колосса, очевидно, снова остановились.
Я был не совсем в том уверен и бросил вопрошающий взгляд на своего спутника.
— Селемани стар и не любит много ходить, — усмехаясь, прошептал мне на ухо африканец.
Я осторожно пошел дальше. Обогнув куст, я стал свидетелем зрелища, которого никогда в жизни не забуду.
В 50 шагах от меня стоял слон: такого я не представлял себе даже в самых смелых мечтах. Когда самец медленно вышел из-за куста и я смог разглядеть его как следует, у меня екнуло сердце. А ведь я не был новичком и к тому времени уложил уже 50 слонов. В их числе был самец, бивни которого весили свыше 100 фунтов каждый.
Пока я глядел на последнего из богатырей древней Африки, он расслабил мышцы. Концы бивней уткнулись в землю. Мой мозг пронзила мысль: «Вот охотничья добыча, какая никогда больше не выпадет на мою долю!»
Куст скрывал меня, ветер дул в благоприятную сторону, успех казался обеспеченным — дело было только за мной. Я прислушался к биению своего сердца. Оно было спокойным. Значит, я мог решиться на то, чтобы подобраться еще ближе, обогнув куст, ограничивавший обзор. После этого я оказался бы перед великаном и ничто уже не помешало бы мне выстрелить.
Селемани не двигался с места.
Шаг за шагом подбирался я к нему, используя куст как прикрытие и стараясь не наступить на увядший лист или на сухой сучок. Однако стоящий слон на определенном расстоянии различает каждый звук с наветренной стороны; к стаду же можно приблизиться без особых предосторожностей, так как животные с трудом распознают, откуда происходит тот или иной шум. Огибая куст, я оказался позади слонов и на мгновение потерял их из виду. Двустволку со спущенным предохранителем я держал в руке, два запасных патрона были наготове. Я остановился, чтобы в последний раз перед выстрелом глубоко и спокойно вздохнуть. Еще шаг…
Но тут позади меня прогремел выстрел.
Я оцепенел. Затем, преодолев испуг, бросился вперед мимо куста на поляну. Две серые тени скрылись в густом лесу. Секундой позже одна из них промелькнула в просвете между деревьями. Я вскинул ружье и выстрелил, раз, другой…
Я знал, что это бессмысленно. Обе пули вонзились в ствол акации.
Я бросился на землю и, если мне не изменяет память, закричал от ярости и волнения. Повернувшись, увидел Лонгому, который присел на карточки рядом со мной, а в нескольких шагах от нас — проводника-африканца.
— Кто стрелял?
— Черт, господин!
На самом деле виноват был бой. Он шел вместе с носильщиками и тащил мой дробовик, который я ему отдал взамен ружья для охоты на слонов. От волнения я забыл разрядить дробовик. Бой — разумеется, без злого умысла — стал возиться с предохранителем, и выстрел прозвучал в тот самый миг, когда я поднял ружье и стал целиться.
— Это стрелял черт, господин, — повторил Лонгома.
О Селемани давно говорили, что он заколдован. Больше того: все охотники Африки сходились на том, что на него лишь один раз можно охотиться безнаказанно. Поэтому я не удивился тому, что ни мой верный Лонгома, ни проводник не пожелали больше распознавать следы, безусловно оставленные беглецами…
На мгновение я замолчал, чтобы собраться с мыслями. То, о чем я хотел теперь рассказать, произошло несколько лет спустя на реке Руфиджи. Не я набрел на Селемани, а он на меня. Да, точно, я тогда наблюдал за жирафами…
Медленным величественным шагом шли жирафы через редкий лес. Туман окутывал кроны деревьев и скрывал головы крупных животных. Вожаком стада был старый самец, казавшийся почти черным. Когда он вытягивался во весь рост, чтобы достать верхушки деревьев, высота его достигала почти 6 метров. Он напомнил мне единственную жирафу, которую я подстрелил за всю мою охотничью жизнь. Насколько радостнее было бы мне наблюдать за движениями этих красивых животных, если б я мог «аннулировать» выстрел в того старого сильного самца.
При ходьбе жирафы поднимают то обе правые, то обе левые ноги и шествуют с грацией и достоинством. Но стоит им перейти на галоп, каждый шаг которого уносит их на 4–5 метров вперед, как они начинают казаться грузными и неуклюжими.
Животные остановились. Шедший впереди самец обнаружил особенно вкусную акацию, высунул длинный гибкий язык и передними резцами сорвал несколько аппетитных веток. Это явилось сигналом к трапезе. Ветви и листва различных видов акаций — любимая еда жираф. Ловко достают они верхушки деревьев, где растут самые нежные листья и побеги.