— Тыллык зенаб!
Наш эфиопский гость, все больше входивший во вкус этой странной беседы, встретил слова референта бурным восторгом. Громко смеясь и утвердительно кивая головой, он повторил несколько раз: «тыллык зенаб!» А потом начал длинно и подробно о чем-то рассказывать на своем языке. Несомненно, он говорил об исключительно интересных для нас вещах, но что толку, если даже такой крупный знаток эфиопского языка, как пан Беганек, не понял ни слова.
Пришлось признать интервью законченным. При помощи самых любезных и виноватых улыбок мы пытались дать понять эфиопу, что напрасно его побеспокоили. Но парень был иного мнения. Как человек с большой ответственностью относящийся к своим обязанностям, он не желал покидать номера без наших ботинок. Мы не соглашались. Как можно допустить, чтобы первый эфиоп, с которым мы лично познакомились, чистил нам обувь? Таким образом, возник настоящий заколдованный круг: мы не позволяли чистить ботинки, чтобы не оскорбить эфиопа, а тот был обижен, что мы не хотим воспользоваться его услугами. В конце концов нам кое-как удалось успокоить непомерное рвение чистильщика, и мы расстались, вполне довольные друг другом.
После ухода эфиопа Павел заявил, что сыт по горло нашими гениальными идеями и идет звонить французскому торговому представителю. Нам не хотелось сидеть без дела в номере, и мы решили пойти вместе с Павлом, а заодно осмотреть отель.
Но, как оказалось, осматривать было нечего — он нисколько не отличался от международных отелей в Варшаве, Париже, Москве или Риме. Толстые мягкие ковры, удобные кожаные кресла, а в креслах — иностранцы: европейцы и американцы. Во всем роскошном холле ни одного эфиопа и ничего эфиопского.
Павел пошел в контору отеля, чтобы позвонить по телефону, а мы с паном Беганеком остались в холле и взволнованно обсуждали факт полной «дезэфиопизации» отеля. Через некоторое время к нам подошел полный румяный блондин и любезно обратился по-чешски:
— Vy to jste Poláci, velice setešim. Jmenui se Maček a vedu ten hotel[10].
Мы сердечно поздоровались с представителем братского народа, а пан Беганек с присущей ему непосредственностью спросил:
— Пан администратор, скажите, пожалуйста, что, в Эфиопии совсем нет эфиопов?
Приветливо улыбнувшись, пан Мачек ответил, что польский гость, должно быть, «velmi žertovny»[11], но мы можем не беспокоиться — в Эфиопии целых девятнадцать миллионов эфиопов, из них шестьсот тысяч живет в Аддис-Абебе. В отеле же их нет по той простой причине, что он принадлежит американцам и обслуживает только иностранцев. Здесь живут главным образом эксперты различных специальностей, состоящие на службе у правительства Эфиопии.
Затем любезный пан Мачек удалился в свою конторку, сказав на прощание, что, если нам потребуется какая-либо информация об Эфиопии, он всегда к нашим услугам.
После ухода администратора гостиницы появился Павел. Ему удалось связаться с французским торговым посредником и договориться о встрече во второй половине дня. Поэтому он был в отличном расположении духа. Двинув меня в знак приветствуя в плечо, Павел весело сказал:
— Говорите, что хотите, друзья, но эфиопы — самый вежливый народ на свете.
— Почему ты так решил? — спросил я, потирая плечо.
— Потому, что у них имеются формулы вежливости на все случаи жизни. Например, здесь, в отеле. Телефонная связь отсюда осуществляется через почту, но вас ни в коем случае не соединят ни с одним номером, если вы любезно не поговорите с телефонистом на коммутаторе. Надо сказать: «Добрый день, связист. Как твое самочувствие и что у тебя слышно?» Без этого — никуда.
— Чертовски любопытно! — обрадовался референт. — Позвольте, я это запишу.
Он вытащил из кармана большой зеленый блокнот и стал быстро писать.
— Для чего вы это пишете? — с удивлением спросил я.
— Я решил записывать все, что касается интересных эфиопских обычаев. Когда-нибудь мне это обязательно пригодится.
— Уж не собираетесь ли вы писать книгу об Эфиопии? — пошутил я.
Референт спрятал блокнот и бросил на меня уничтожающе-гордый взгляд.
— А что вы думаете, пан журналист, писать книги — это такая уж великая наука? Беганек и не за такие дела брался и, представьте себе, получалось!
— Ну, дорогие мои, не ругаться! — призвал нас к порядку Павел. — Пошли обедать — самое время. Мой француз сказал, что около двух часов должно немного проясниться.