Федор был первым правителем Эфиопии, которому пришла в голову мысль организовать места изоляции для прокаженных. Он поручил одному из своих приближенных собрать на улицах столицы всех нищих-прокаженных и поместить их в один большой тукуль. Привыкший к всевозможным чудачествам негуса, его слуга неправильно понял приказ. Он решил, что Федор хочет избавиться от неизлечимо больных людей, и, стремясь угодить своему императору, велел облить соломенную крышу тукуля маслом, смешанным с медом, и… поджечь. Узнав об этом, Федор пришел в ярость. Своими руками он втолкнул не в меру усердного слугу в горящий тукуль, но несчастным больным людям это уже не помогло.
Сожжение больных вызвало всеобщую ненависть к императору и послужило одной из причин его непопулярности в народе. Дело в том, что прокаженных в Эфиопии считают святыми.
Рассказ пана Беганека прозвучал как заключительный мрачный аккорд. Если не считать мелких эксцессов с ослами, дальше все шло гладко.
Желая оказать особое уважение белым ференджам, проводники каравана предоставили в наше распоряжение двух прекрасных верховых ослов, отличавшихся не только внушительным ростом и бравым видом, но и весьма многообещающими именами. Моего осла называли «Деста», что значит «удовольствие»; я переименовал его в «Симпатягу». Пан Беганек получил ослицу по имени «Феттенеч», то есть «быстрая», «резвая».
К сожалению, вскоре обнаружилось, что исключительным внешним достоинствам наших «скакунов» соответствовала столь же исключительная независимость их характеров. Симпатяга и Резвая были самыми строптивыми и капризными животными из всех, каких мне пришлось когда-либо видеть. Как только я решал ехать побыстрее, мой милый Симпатяга останавливался и никакими увещеваниями невозможно было сдвинуть его с места. Когда же я хотел остановиться, он немедленно переходил с шага на рысь. Кроме того, у моего Россинанта, по-видимому, были какие-то давние счеты с Резвой папа Беганека, потому что он то и дело порывался укусить ее в бок, рядом с ногой седока. Каждая такая попытка сопровождалась воплем отчаяния и ужаса, исторгавшегося из груди референта. И не удивительно. Я, окончивший «курсы водителей» ослов и верблюдов в Египте, кое-как переносил проделки ослов, но пану Беганеку, совершенному новичку в этом деле, его Резвая вместе с моим Симпатягой полностью отравили поездку. Кончилось все тем, что я по его просьбе предложил проводникам обменяться ослами. Сначала галла даже слышать об этом не хотели. Они расценили мое намерение как проявление какого-то непостижимого великодушия. И только когда Касса Амануэль объяснил им истинное положение вещей, согласились. Громко смеясь, они с большим удовольствием пересели на Симпатягу и Резвую, а к нам перешли две послушные серые скотинки с невыразительными именами.
Это событие долго еще комментировалось проводниками и полицейскими. Их смех и озорные взгляды свидетельствовали о том, что в результате нашего поступка мы совершенно «потеряли лицо». Но нас это не слишком огорчало. Серые ослики вели себя безупречно, и ничто уже не портило удовольствия от интересной поездки.
Через полчаса мы добрались до первой деревни галла. Пану Беганеку захотелось пить, и мы остановились перед одним из тукулей. Вокруг нас тотчас собралось чуть ли не все население деревни: мужчины, женщины, дети. Приковыляли даже почтенные старейшины. Касса Амануэль предупредил нас, что эти старцы — их называют акакаю — пользуются у галла особым почетом, поэтому с ними надо поздороваться прежде всего.
Торжественная встреча с жителями деревеньки была необыкновенно шумной. Женщины орали и голосили, как на похоронах. Здороваясь с нами, старцы прикоснулись пальцами к земле, а потом приложили их к губам. Касса Амануэль ответил им точно таким жестом. Мы с паном Беганеком попробовали проделать то же, но у нас это вышло не очень удачно.
После приветствия Касса Амануэль сказал старейшему акакаю, что двое белых ференджей — то есть мы — хотели бы напиться молока. Акакаю пересказал это младшим, и все пришло в движение. Пан Беганек потянул Кассу Амануэля за рукав, настоятельно потребовав, чтобы молоко было непременно кипяченым. Ато Касса рассмеялся и объяснил, что здешнее молоко не содержит никаких микробов, потому что галла во время дойки обкуривают его каким-то специальным дымом.