Кофе подали так же, как у мосье Бернара, — в чашках с двумя ушками. После острого соуса страшно хотелось пить, и я одним духом перелил себе в рот половину содержимого чашки. Но проглотить его оказалось не так-то просто.
— Что такое? Это ошибка или шутка? — сердито зашептал я на ухо референту. — Они всыпали мне в чашку соль вместо сахара!
— Это не ошибка, — засмеялся наш всезнайка. — Эфиопы пьют кофе с солью. Иногда они добавляют туда масло или мед и коренья. Они бы лопнули от смеха, если бы им предложили, например, кофе с молоком. Ничего не поделаешь — такой народ. Кстати, кофе с солью очень хорош. Соль подчеркивает аромат и вкус.
— Если кофе с солью так хорош, почему же вы его не пьете?
— К сожалению, я не могу! Кофе мне противопоказан.
При этих словах референт лукаво прищурил один глаз — дескать, ловко я тебя провел?
Вы, наверное, удивлены, дорогие читатели, что мы могли так свободно разговаривать между собой в присутствии многочисленных амхарских сотрапезников? Не удивляйтесь — никто не обращал на нас ни малейшего внимания. Спор, начавшийся у постели больного, продолжался и во время обеда. Касса Амануэль настойчиво чего-то требовал от сыновей плантатора, и хотя Уольде Бирру его поддерживал, они упорно сопротивлялись. Остальные члены — семьи с огромным интересом прислушивались к разговору. Все это продолжалось до конца обеда.
После кофе Касса Амануэль окончательно отказался от мысли убедить упрямцев. Дождь прекратился, можно было отправляться восвояси. Перед отъездом мы пошли с — сыном плантатора в помещение, где жарят кофе, и купили для мосье Бернара килограмм «харари», так сказать, «прямо из-под коровы».
На обратном пути Касса Амануэль был угрюм и мрачен. Мне сделалось искренне жаль его, но вместе с тем я счел момент подходящим, чтобы выяснить мучившие нас вопросы.
— Скажите, Касса Амануэль, — попросил я, — о чем вы так спорили с плантаторами.
Наш друг печально улыбнулся, но на этот раз не стал уклоняться от ответа:
— О чем мы могли спорить? Конечно, о деньгах. Я ведь служащий банка, и уговаривал их положить свои сбережения в наш банк под проценты.
— У вас приходится просить, чтобы клали деньги в банк? — удивился пан Беганек. — Странный народ! У нас почти все держат деньги в сберегательных кассах.
— А здесь иначе, — мрачно ответил Касса Амануэль. — Наши крестьяне предпочитают зарывать деньги в землю. Так же, как тысячу лет назад.
— В землю? — изумились мы оба. — Как это?
И тогда Касса Амануэль рассказал нам об одной своеобразнейшей особенности экономической жизни Эфиопии.
Богатые эфиопские крестьяне — владельцы кофейных и хлопковых плантаций, скотоводы и жители районов, расположенных вблизи от дикорастущих кофейных рощ в провинциях Каффа, Уаллега, Илубабор и Гэму-Гофа, — зарабатывают очень много, но тратить деньги им негде. Поэтому они просто-напросто зарывают их в землю. Такой деревенский богач — в великой тайне даже от ближайших членов семьи — закапывает примитивный маленький сейф, сконструированный из старой жестяной банки из-под керосина и ржавой трубы. После этого он регулярно, каждые несколько дней, опускает туда все деньги, вырученные от продажи кофе, хлопка или скота. Делается это ночью, с соблюдением всяческих предосторожностей, чтобы кто-нибудь из домашних случайно не нашел дорогу к «индивидуальной сберегательной кассе». Через несколько месяцев крестьянин, который не ведет никакого учета спрятанных денег, теряет контроль над своими сбережениями и даже приблизительно не знает размеров закопанного сбережения. Между тем капитал растет. Касса Амануэль убежден, что на деньги, зарытые в крестьянских палисадниках в окрестностях Аддис-Абебы, можно купить всю столицу вместе с железной дорогой Аддис-Абеба — Джибути.
— Ну хорошо, а что происходит с этими деньгами после смерти владельца? — спросил пан Беганек. — Ведь никто в семье о них не знает.
— Одну минутку, господа, — Касса Амануэль немного придержал своего осла, потому что наши «рысаки» никак за ним не поспевали, — Сейчас я расскажу вам самое интересное. Помните монаха в комнате больного?
Да, мы помнили его, но только сейчас узнали, какую роль играл этот человек у постели умирающего плантатора.
— Когда обладатель зарытого сокровища почувствует себя плохо, он призывает странствующего монаха, исполняющего функции врача, аптекаря и нотариуса. Умирающий диктует ему завещание, в котором делит между наследниками свое состояние, сам не зная его размеров. Место, где зарыты деньги, он пока не открывает. Это — главное — признание делается перед самой смертью. Монах терпеливо ждет, проводя порой целые недели около алги умирающего. Наконец больной, безошибочно почувствовав близость смерти, открывает монаху тайну. Накопленное в течение всей жизни богатство отдано в чужие руки…