Мы часто устраивали тренировки, чтобы при необходимости отразить нападение врага. Звенели колокола учебной тревоги. В море сбрасывали бочку с деревянным щитом. Пушки направляли на сброшенные предметы, и через несколько минут от бочки и щита оставались лишь мелкие щепки. Или выстреливали в небо ракету. Разорвавшись, она выпускала небольшой парашют. Стрельба по таким парашютам стала излюбленным способом тренировки моряков нашего теплохода.
В одном из последних рейсов у нас на судне в Портленде произошел забавный случай. Когда теплоход был полностью погружен и рабочие крепили паровозы на палубе, стармех Копанев доложил мне о неисправности электрической части рулевого устройства. Наши старые контакторы были слабым местом и требовали неустанного внимания. Виктор Иванович попросил разрешения на ремонт сроком до четырех часов следующего дня. Ремонт я, конечно, разрешил, иначе теплоход не мог выйти в море.
Казалось бы, правильно, никаких нарушений в морской службе. Но за обедом в кают-компании черт дернул меня за язык.
- Сегодня понедельник да еще тринадцатое число. В море не пойдем, - пошутил я,- отложим до вторника. Так будет надежнее.
Мои офицеры посмеялись, и тем дело кончилось. Но в кают-компании оказался представитель закупочной комиссии, наблюдавший за погрузкой.
Около пяти часов вечера рабочие закончили крепление паровозов, и палубная команда под руководством боцмана Пономарева занялась проверкой. Неожиданно подъехала машина закупочной комиссии, и Леонид Алексеевич Разин поднялся на теплоход. Его провели ко мне в каюту. Вид у него был хмурый.
- Я никогда не ожидал, что такой заслуженный капитан, как вы, и коммунист может быть суеверным человеком, - едва поздоровавшись, сказал Разин.
- В чем дело, объясните.
- Ах, вы не понимаете! По-вашему, отложить отход с понедельника на вторник - это не суеверие? Когда предполагали отход?
- Сегодня в девять часов вечера.
- Сегодня понедельник, а вы уходите завтра утром.
- Да, в четыре часа.
- Ну вот, видите. Возмутительно, необъяснимо!
- Позвольте, Леонид Алексеевич, но почему вы решили, что я отменил отход из-за понедельника?
- Вы лично заявили об этом за обедом.
- Ах, вот в чем дело! Ваш товарищ передал мои слова. Но ведь я пошутил.
- Плохие шутки. Если вы отложили отход…
- Об этом я доложу своему начальству. Но вам я хочу доказать, что не всякому дураку можно верить.
Я тоже начинал нервничать. В каюту вызвали Виктора Ивановича Копанева.
- Старший механик, - отрекомендовал я Разину. - Прошу вас, Виктор Иванович, скажите, когда теплоход сможет выйти в рейс?
- Мы ремонтируем рулевой контактор, - ответил стар-мех, - думаю, что управлюсь к назначенному сроку. Вы дали время до четырех утра.
- Хорошо… У вас, Леонид Алексеевич, есть вопросы к старшему механику?
- Нет, мне все ясно. - Разин повеселел. - Извините за беспокойство, капитан, желаю счастливого плавания.
Мы расстались с Леонидом Алексеевичем очень благожелательно. Рейс, как я помню, прошел весьма удачно, без всяких происшествий.
В конце рейса мы услышали по радио печальное известие о смерти президента Рузвельта. Как теперь повернутся дела, думал я, как поведет себя правительство Соединенных Штатов? Франклин Рузвельт был мудрым и доброжелательным человеком, на голову выше окружавших его политиков. Мне запомнились его высказывания относительно ленд-лиза: “Мы предоставили помощь на основе закона о ленд-лизе для того, чтобы помочь самим себе”. А в мае 1944 года он сказал: “Ленд-лиз работает на Америку на русском фронте”. К этим словам прибавить нечего. Победа не за горами. Идут кровопролитные бои за Берлин. Немцы отчаянно сопротивляются.
Приятно видеть, как относятся наши моряки к труду. Во время войны каждый стал как бы старше, требовательнее к себе и к товарищам.
Экипаж нашего теплохода мало чем отличался от экипажей других пароходов и теплоходов. На других судах было на несколько человек больше или меньше, чем у нас, и только. На всех советских судах моряки самоотверженно относились к своей работе и ставили государственные интересы выше своих собственных. Люди во время войны быстро узнавали друг друга, и работа шла слаженно и дружно.
Помню, когда я вернулся из Портленда, мне предложили принять “либерти”, судно поновее и побольше моего теплохода, но я отказался, не раздумывая. На моем старом теплоходе меня все знали, и я всех знал.
ВОЙНА С ЯПОНИЕЙ ОБЪЯВЛЕНА
В прошлый рейс мы вышли 9 мая. Наш отход совпал с историческим Днем Победы над фашистской Германией. Собравшись на митинг, мы назвали этот рейс “рейсом победы” и обязались выполнить его на “отлично”.
Война окончена. Мы победили. Победа не сразу вошла в сознание, и в первые часы и дни даже не верилось в нее. Во мне происходило нечто подобное тому, что происходит в курьерском поезде при внезапной остановке. Нам не довелось видеть грандиозное торжество на Красной площади. Мы слушали победные передачи по радио, осторожно пробираясь через минные поля из Владивостока к бухте Валентина.
На судовом митинге прозвучали слова благодарности нашей великой партии - организатору победы советского народа. Моряки в радостном возбуждении поздравляли друг друга. Мы гордились тем, что и полторы сотни “наших” паровозов помогали победе где-то там, на западе.
Мы вышли из Курильского пролива в океан 15 мая. Пролив проходили при хорошей видимости. Погода, как говорят моряки, благоприятствовала плаванию. Ветра почти нет, море гладкое, чуть колышет.
Утром, часов около пяти, мне позвонил вахтенный штурман и попросил на мостик. Море по-прежнему тихое, таким оно бывает редко. Маловетрие. Небо в кучевых облаках, на солнечном восходе они окрашены в красный цвет.
- Что вас беспокоит? - спросил я у вахтенного, оглядывая синевшие вдалеке по правому борту берега Камчатки.
- Вспыхивает, все время вспыхивает, посмотрите, Константин Сергеевич.
Я увидел яркую вспышку где-то над камчатской землей, еще одну, еще. Вспышки через короткие промежутки следовали одна за другой. Мне показалось, что я снова вижу бомбардировку. Неужели японцы? Однако мы прошли Курильский пролив благополучно. Почему не слышно никаких звуков? Может быть, их заглушает работа двигателя? Проклятые выхлопы!
- Остановите машину, - скомандовал я.
Резкое перезванивание телеграфа - и машина остановилась. Тишина на море, и в воздухе яркие беззвучные вспышки. Незнакомый, едва уловимый запах, доносящийся с далекого берега. Залитые алой краской облака на востоке… Величественное зрелище, оно настораживало, вселяло тревогу.
Сон как рукой сняло. Я не мог уйти с мостика. Таинственные вспышки продолжали будоражить нервы. Зарницы? Нет. Прошло еще полчаса. Мы давно шли полным ходом и прежним курсом. И вдруг на северо-западе занялось огненное зарево. Потом столбы черного дыма поднялись кверху над далекими сопками.
Я поднялся на верхний мостик и пеленговал середину пылающего облака. Пеленг проложил на карте. Он прошел через Ключевскую сопку. Извержение вулкана. Ведь я слыхал о том, что вулкан Ключевская сопка ведет себя последнее время неспокойно. Вот откуда незнакомый запах, все стало ясно. Не знаю, почему меня так потрясло это таинство, совершавшееся в природе. Но то, что я видел в тот день, запомнил на всю жизнь. Картина извержения сказочно красива.
А вспышки без звука все же были зарницами.
В нашем “рейсе победы” дух социалистического соревнования оказался высоким - экипаж выполнил все свои обязательства. К окончанию рейса оказалось семнадцать стахановцев и десять ударников.
…Мы снова в Соединенных Штатах и снова встретились с нашими американскими друзьями. Прошло совсем немного времени после смерти президента Франклина Рузвельта, и как будто все осталось по-старому.