— У меня здесь друзья и… Парень, которого я очень люблю.
Супружеская пара переглядывается. А пальцы, директрисы, до этого просто лежащие на моем плече, напрягаются и больно впиваются в кожу.
— Аня, ну что ты такое говоришь? — шипит Нонна Игоревна. — Какая любовь? Тебе же всего пятнадцать.
— Ну и что? — я дергаю плечом, высвобождаясь из ее захвата.
— Помню, в твоем возрасте у меня тоже был мальчик, — задумчиво произносит Марина. — Первое увлечение очень трогательно, но оно, как правило, не на всю жизнь…
— Вы меня не знаете! — обрываю, пожалуй, чересчур резко.
Я никогда не была хамкой. Никогда не грубила взрослым и не уходила в протест. Но сейчас, в это мгновенье, во мне вспыхивает багровое пламя бунта. Я устала от навязываемой обществом мысли, что между мной и Мотом все несерьезно… Откуда они знают? Как они вообще могут судить?!
Между двумя влюбленными создается маленький уникальный мир, куда нет входа посторонним. И там, в этом мире, все по-настоящему! Чувства бурлят фонтаном, обещания сделаны из бетона, эмоции острее стекла.
Я на сто процентов уверена, что мы с Матвеем созданы друг для друга! Что мы две половинки одного целого! Он — мое будущее, а я — его. И это не блеф, не заблуждение, не юношеский максимализм! Это то, как я на самом деле чувствую, как видится мне жизнь!
Так почему же люди постоянно твердят о том, что наши отношения эфемерны? Кто дал им право становиться судьями на поле чужой любви?!
— Да, я тебя не знаю, — Марина, кажется, ничуть не обиделась на мою вспышку. — И очень прошу о возможности это исправить.
— Оставьте меня! — говорю, дрожа всем телом. — Найдите какую-нибудь другую девочку! Тут каждая вторая хочет в семью! А я… Я хочу быть здесь! С тем, кого люблю!
С этими словами я разворачиваюсь на пятках и пулей вылетаю прочь из кабинета.
— Аня, стой! — грозный оклик директрисы царапает в спину, но я не оглядываюсь.
Бегу что есть мочи, сверкая пятками.
Пусть ругает. Пусть сыплет угрозами. Плевать. Я не сдамся, не спасую, не откажусь от Матвея ни при каких обстоятельствах! Он мой свет, моя надежда, моя мечта… И я буду бороться за право быть с ним до конца!
Сворачиваю в крыло, где находятся комнаты для мальчиков и, притормозив у нужной двери, судорожно стучу кулаками по дереву. Через секунду она распахивается, и на пороге предстает Матвей. Растрепанный, сонный, до безумия красивый…
Не говоря ни слова, я обвиваю его руками и висну на шее. Покрываю поцелуями теплые ото сна губы, нос, щеки, лоб… Задыхаюсь от нежности. Жадно впитываю жар его кожи. Млею от того, как он пахнет.
— Вот это да… — выдыхает Мот, посмеиваясь. — Что за внезапный прилив чувств?
— Я встретилась с теми людьми, — отвечаю, запуская пальцы в его волосы. — Я все им высказала!
— Что именно? — он слегка отодвигается, заглядывая мне в лицо.
— Что я не хочу уезжать из интерната! Что с тобой быть хочу!
— Умница моя, — одобрительно улыбается. — А они что?
— Не знаю. Я убежала.
Матвей обхватывает меня за талию и, крепко прижав к себе, отрывает от пола. Затаскивает в комнату, ногой захлопывает дверь, а затем мы с хохотом валимся на его кровать.
— Ты необыкновенная, Ань, — он нависает надо мной, поглаживая щеку. — Такая маленькая, но такая храбрая.
— Это все из-за тебя, — тянусь к его рту. — Ты меня вдохновляешь!
— Правда? — дразнит, не позволяя сорвать поцелуй.
— Да! Да!
— Любишь меня? — ухмыляется, лаская указательным пальцем мои губы.
— Очень! А ты меня?
— Так сильно, что даже самому страшно, — отвечает на удивление серьезно. — И это не блажь и не придурь, Ань. Я правда весь твой. От физической оболочки до последней мысли.
— А я твоя, — произношу еле слышно, зачарованно глядя ему в глаза.
Матвей наклоняется и наконец дает мне то, о чем я так отчаянно мечтала. Наши губы соприкасаются, и по телу разливается сладкая эйфория. Веки опускаются. В голове становится по-хорошему пусто. А сердце рвется на части от бесконечной всепоглощающей любви.
Глава 25. Аня
Плохая новость в том, что мой протест не дал никаких результатов. Через два дня после встречи с потенциальными приемными родителями Нонна Игоревна приглашает меня к себе в кабинет и с невозмутимым видом сообщает, что готовит бумаги для удочерения.
Я, естественно, вновь пробую возразить, но директриса остается непреклонна. Дескать, не выдумывай ерунды, Анечка. Пройдет еще немного времени, и ты мне спасибо скажешь. За то, что я тебе билет в хорошую жизнь подарила.
Короче говоря, ситуация из просто неприятной уверенно перетекает в катастрофу. До моего мнения абсолютно никому нет дела, и я не имею не малейшего представления о том, как восстановить справедливость.
Возможно, я наивна, но после разговора с той супружеской во мне зародилась робкая надежда на счастливый исход. Ведь они же прекрасно видели, что я не хочу ехать с ними! Что мое место здесь, рядом с Матвеем! Но, несмотря на это, все равно приняли решение забрать меня в семью. Против воли. Силой.
Глотая едкое разочарование, покидаю кабинет Нонны Игоревны и на ватных ногах бреду по коридору. Без особого направления. Куда глаза глядят. До внешних раздражителей сейчас нет никакого дела. Организм работает на автомате. Все внимание погружено вглубь, в область левого подреберья, где назойливо саднит, дергает и нарывает…
Неужели это конец? Неужели мне действительно придется уехать?..
Я до последнего не верила в такой исход, но сейчас он кажется пугающе реальным. Щемящая тоска из-за расставания с любимым мальчишкой уже вовсю маячит на горизонте, подбирается все ближе, омрачает воздух своим зловонным дыханием.
Я знаю, что мое сердце всегда будет принадлежать Матвею. Где бы я ни была. Сколько бы времени ни прошло. Чисто физически нас, конечно, можно разлучить. Можно увезти меня в другой город, поселить в квартире, дать спальное место и обеспечить едой.
Но как же я буду жить без сердца? Разве люди с дырой в груди не обречены на смерть?
Прижимаюсь лбом к прохладной стене и на несколько мгновений прикрываю глаза. По щеке дрожащим ручейком прокатывается слезинка, а следом за ней еще несколько.
Мне плохо. Так плохо, что хочется рухнуть в обморок, отключиться, хотя бы на пару минут потерять связь с гнетущей реальностью. Чтобы не мучиться, не терзаться, не ощущать острую парализующую боль, которая ядовитой агонией растекается по венам.
— Аня! — голос Матвея я узнаю сразу.
И он — такой родной, ласковый, любимый — вызывает у меня улыбку сквозь слезы.
— Да? — шмыгнув носом, оборачиваюсь.
Горелов понимает все по моему лицу. Считывает эмоции практически молниеносно. Разочарованно поджимает губы. Вздыхает. Понурит голову. А затем подходит ближе и негромко интересуется:
— Не выгорело, да?
— Не-а, — всхлипываю я.
— Ну-ну, тише, — обнимает. — Не плачь, моя девочка.
— Что же теперь будет, Мот? — я бессовестно топлю слезы в его футболке. — Неужели нам и впрямь придется расстаться?
— Ни за что, — говорит, поглаживая меня по волосам.
И его ответ звучит на удивление уверенно.
— А как тогда быть? — задираю голову, чтобы лучше рассмотреть его лицо.
Оно спокойное и мрачное. Никакой паники и метаний. Будто он уже все давно решил и ничуть не сомневается.
— Мы с тобой сбежим, Ань, — твердо произносит Матвей.
— В смысле? — от шока я аж всхлипнуть забываю.
— В прямом. Я все продумал. Если пребывание в детдоме грозит нам разлукой, значит, мы уйдем отсюда до того, как это произойдет.
Его слова вызывают во мне смешанные чувства. С одной стороны, они звучат как абсурд, фантастика, чистой воды авантюра! А с другой — дарят надежду на то, что еще не все потеряно…
— Но где же мы будем жить, Матвей? — ахаю я. — И на что? Мы ведь оба несовершеннолетние…
— Не думай об этом, — коротко чмокает меня в лоб. — Я все устрою. Найду работу, снимем жилье, а потом, когда тебе исполнится восемнадцать, поженимся.