— Только не читайте Диккенса, — сказал он.— Умрете со скуки. Детская мура.
В тот же вечер я беру Диккенса, которого не читал с детства.
Передо мной замелькали образы злых и добрых, умных и глупых, хороших и плохих, смешных и серьезных. Вроде бы образы должны кончиться, но я открываю следующий том, и появляются новые. Все понятно, все ясно, все хорошо. Мерзавцы наказаны, хорошие обрели счастье. Но почему не хочется закрывать книгу? Я возвращаюсь к первой странице и незаметно пробегаю роман. Все это время меня не покидает счастливая грусть, светлая, как осенний лес. Будто бы рядом прошло что-то удивительно прекрасное и неуловимое, чего иногда ждешь до боли в сердце, но не знаешь названия и никогда не встретишь.
Я влюбляюсь во всех героинь, и мне кажется, что в мировой литературе нет их прекраснее. До смерти хочется иметь хоть одного друга, хоть смешного и пьяного. И хочется, чтобы вместо ненужного пианино тенями заиграл камин.
Как-то получается так, что моя жена не спит в соседней комнате, а сидит напротив меня в кресле и шьет. Когда я поднимаю на нее глаза, она мне улыбается, а больше мне от жены ничего и не нужно. Получается так, что рядом со мной сидит друг. Он пыхтит трубкой. Он знает, что я не предам, не сделаю подлости и не брошу в беде. Он меня знает, и ему все равно, есть ли у меня должность, перспектива и отдельная квартира. И как-то получается так, что в стене пылает камин, куда улетает дым из трубки моего друга.
Мы молчим, но это молчание стоит часовых разговоров на работе. Мы молчим, потому что хорошо знаем друг друга. Мы молчим, потому что умеем разговаривать молча.
Может быть, и заговорили бы, но открывается дверь и входит моя истинная супруга. Она опускается в кресло прямо на вторую жену, и та успевает только взглянуть на меня. В глазах нет и тени, лишь мелко вздрагивают щеки. Мой друг давится трубкой, бросается в камин и, видимо, вылезает через трубу. Ветер от халата истинной супруги гасит и камин, превратив его в телевизор.
Я поднимаю глаза на жену, но она не улыбается. Вместо волос у нее сплошные бигуди. Когда мы вместе, мы никогда не молчим. Я подозреваю, что жена не молчит и одна.
— Чего свет зря жжешь?
— Я читал.
— Уже поздно. Глаза стали, как у пьяного.
Жена полагает, что читать — это еще не основание жечь свет.
И вдруг у меня вырывается:
— Скажи, какой, по-твоему, должна быть женщина?
В глазах жены сначала мелькает ирония, а затем появляется знакомая рассудочная снисходительность, с какой она разговаривает с детьми и калеками.
Ты не разбираешься в женщинах. Тебя любая облапошит.
— Зачем ей меня обязательно лапошить? — удивляюсь я.
— Ты же на улице не можешь отличить крашеную от некрашеной.
Этому я действительно не научился.
Скажи, — поспешно спрашиваю я жену, пока она склонна отвечать на абстрактные вопросы, — а каким, по-твоему, должен быть друг?
— Есть сто рублей — будет и сто друзей, — афористично отвечает она.
— Ну а без денег, настоящий друг?
— Бесплатных друзей не бывает.
И я верю, что все ее друзья чего-то стоят. Я тоже имею цену, поскольку отдаю зарплату.
Жена берет книгу и улыбается:
— Детские книжечки почитываешь?
Она выходит из комнаты и идет проверять на кухню, не съел ли я варенье.
Мне хочется еще немного почитать, чуть-чуть, хотя бы начать следующий том, хотя бы страничек пять.
В конце концов, взрослые — это люди, которые забыли свое детство.
На следующий день я решительно иду после работы в кино. Мне надо развеяться. Кассирша дает два билета и на мое замечание, что я один, кратко поясняет:
— Зато их две.
Так я попадаю на две серии «Гамлета», но я спокоен — это же кино.
Гамлет, как ему и положено, появляется во всем черном. Рядом со мной сидит девушка, которая сразу же начинает вздыхать. Но я спокоен, потому что сижу в кино.
А Гамлету не сидится. Он думает, усмехается, намекает, обличает, хватается за шпагу и опять думает, думает... Но мне спокойно: я знаю, что это артист.
Чего ты думаешь! Быть! Конечно, быть! Хватай, Гамлет, шпагу и круши подлость и глупость — их надо крушить. Ты только начни, начни, и рядом увидишь друга. И кому же бороться, как не тебе, Гамлет. Только люди с тонкой душой имеют право браться за шпагу. Чего тебе бояться суда здравых — ты же сумасшедший. Вытаскивай шпагу, Гамлет!