— Как?! Разве ты вышел? — удивился папа, судорожно завязывая галстук.
— Куда ты выбегал? — спросила мама, надевая шляпку.
— Я из школы — четыре урока было. Мам, обедать будем?
Баллада о дурачке
А про умного неинтересно. Умный и виду не подаст.
На шумной улице ключом била жизнь в сияющий фасад «Главмастодонтсбыта», а за фасадом энергично били баклуши.
Баклуша — это сложный прибор, который надо слегка разбить для списания.
Отвислоногов ринулся к директору:
— Опять баклуши бьем?
— А тебе жалко? Новые получим!
— Мне принципы не позволяют. Я напишу туда. Отвислоногов показал в небо, а директор показал зубы благородного металла:
— Опять на принцип полез, как на пьедестал,— стоять красиво, да неудобно. Смотри не упади.
Отвислоногов носил принципы в кармане. Это не страшно, если не забывать их вытаскивать. Положил он принципы перед собой и написал докладную.
Приехала особая комиссия. В «Мастодонте» выкрасили баклуши в розовый цвет, аккуратно сложили штабелями и начали работать до первой испарины. Уехала особая комиссия. Вытащили баклуши и столько набили, что вышла им премия.
Собрал директор правые руки и стал ими делить:
— Отвислоногову ни шиша. С принципа на квас перебьется.
Руки заулыбались, как от неприличного анекдота:
— Умственно чокнутый.
— Интересно, лечится?
— Шибко лопушистый!
Директор довольно лоснился и потирал правые руки. Нравился дурачок им своей глупостью. Как-то рядом с ним интеллигентнее выглядишь.
Понуро возвращался Отвислоногов домой без премии. Заныла у него душа, ибо на пороге стояла жена, рассчитанная на умного.
Все смешалось в доме Отвислоноговых. А когда прояснилось, что обеда на почве премии не видать, уткнулся он с горя в телевизор.
Дома Отвислоногов принципов не употреблял, а клал их в стакан с водой. Поразмыслив с часик, жена взяла острый нож. Она знала, что делать.
На следующий день Отвислоногов проснулся живой, положил принципы в карман и поехал в учреждение. Вдруг стало ему в трамвае легко не по сезону.
— Вы не садитесь? — спросил старичок, протискиваясь к месту.
— От дурака слышу, — буркнул Отвислоногов и плюхнулся на свободное место.
Вошел он в «Главмастодонтсбыт» и по привычке полез в карман за принципами. А вместо них дыра в кармане, величиной с консервную банку. Гикнул Отвислоногов на весь «Мастодонт», схватил самую дорогую баклушу да как грохнет об пол. Весь день бил, только дефицитные черепки летели.
Баклуша — это сложный прибор, без которого не сбудешь мастодонта.
Директор развел руками:
— Поумнел. Дадим премию — наш человек.
Входил теперь Отвислоногов в директорский кабинет, как в сапог своего размера. На совещаниях он подгмыкивал шефу, будто хотел что-то сказать, только не знал что. Учреждение стопроцентно охватилось умными.
Вечером Отвислоногов возвращался домой, где его поджидала жена с кастрюлей отрубленных бифштексов.
В «Главмастодонтсбыте» задерживался только главбух, который возмущенно переводил битые баклуши в деньги. Но ему оставался год до пенсии.
Похороны
Слышали?— вошел в отдел Спиримидонов. — Этот-то... умер.
— Неужели умер? — охнул Негодуйко и с готовностью закатал чертеж.
— Хороший был мужик, — грустно отозвался из-под кульмана Проулочкин. — А кто помер-то?
— Этот... Афанасин, — уточнил Спиримидонов и обмяк на стул. — Сейчас председатель месткома сказал: умер, мол, Афанасин, надо бы сегодня схоронить.
— Уже хоронить! — ужаснулся Негодуйко.
— Приличный был человек, — подошел к ним Проулочкин. — Это который Афанасин? Из отдела сбыта?
— Разве это имеет значение? — философским басом ответил Спиримидонов. — Человек умер, который звучал гордо!
— Точно, — подтвердил Проулочкин, — у него голос, как труба, звучал. Хороший был парень, горластый.
— Пожалуй, — засмущался Негодуйко, мягкий человек с жесткой цигейковой бородой,— скинемся по денежке?
— Помянем, — решил Спиримидонов, которого слушались как по должности, так и ввиду огромного тыквообразного живота.
В магазин послали Проулочкина, поскольку он был маленький, с серыми волосами, в сером костюме и везде проскальзывал, как та серая мышка.
Через десять минут Спиримидонов рейсфедером выковырнул пробку, Негодуйко налил воды в ватмановый кулек, а Проулочкин разрезал лекалом на троих семьдесят пять граммов докторской колбасы.