— Чужое хапает, — справедливо решил Спиримидонов и приказал: — А ну-ка вытащи его за бороду!
Но тут их внимание привлекла процессия, которая пересекла кладбище и подошла к ним.
— Кого вы там принесли? — подозрительно спросил Спиримидонов, рассматривая четырех мужчин.
По количеству рук, ног и глаз они походили на своих сотрудников, но лица почему-то были другие. И уж совсем другим стал Афанасин — сильно изменился парень.
— Почернел-то как, — вздохнул Проулочкин и строго крикнул: — А почему хороним без гроба, товарищи?! Как платить взносы...
— Да это не Афанасин! — присмотрелся Спиримидонов. — Афанасии был короче размером.
— Что вы тут делаете? — спросил первый мужчина, махнул рукой остальным, и они сбросили на траву просмоленный телеграфный столб.
— Ничего себе обращение с покойным членом профсоюза! — ужаснулся Проулочкин.
— Как «что делаем»?! — сурово спросил Спиримидонов. — Ждем товарища Афанасина, хоронить его будем, сейчас он должен подойти.
— Немедленно отойдите от ямы! — потребовал мужчина. — На этом кладбище уж лет двадцать не хоронят усопших.
— Эта яма наша! — разозлился Спиримидонов.— Вы своего усопшего только принесли, а наш сотрудник в ней уже усоп.
Четверо мужчин побледнели — из-под земли действительно раздался храп...
На следующий день перед дежурным вытрезвителя сидели трое. Высокий и габаритный держался за тыквообразный живот и часто пил воду из графина, клацая зубами на всю дежурку. Маленький и серенький крякал, но воду не пил ввиду бесполезности. Интеллигентный таскал из бороды комочки глины и складывал в специальное ведро.
— Берите их, — сказал дежурный вошедшему председателю месткома, — теперь они трезвые.
Вместе с председателем вошел молодой парень.
Увидев его, заплывшие глазки Спиримидонова стали круглеть и краснеть, как пасхальные яйца.
— Ты же сказал, — хрипло спросил он председателя месткома, — что Афанасин умер?
— А-а, — вспомнил председатель, — это я образно. Умер для мужской рыбацкой компании, женился вчера.
Спиримидонов переглянулся с Негодуйко и Проулочкиным, вздохнул, как перегонный куб, и сказал Афанасину:
— Чего ты не помер-то?
Возрастное
Давно ли мне было пять лет?! Помню смутно, но помню. Хороший возраст — стоишь себе с пальцем во рту. Больше ничего не помню.
Вот двенадцать лет в памяти остались. Приятный возраст. Бежишь по улице, как с цепи сорвался. Свободу принимаешь не сознанием, а всем телом, как жеребенок. Ржать хочется. И заржал как-то на уроке, да так звонко, что химик даже замычал. А выкурить за углом сигарету... Очень приятный возраст.
Какой чудесный возраст — восемнадцать лет. Усидишь ли дома? Первая любовь, потом сразу вторая... Пошел поступать в институт, а тут сразу третья любовь к первым двум. Так в тот год в институт и не поступил — пришлось сидеть дома. А говорят, не усидишь. Чудесный возраст — восемнадцать лет: ни работать, ни учиться не хочется. Ничего не знаю лучше — может, только семнадцать.
Что за возраст двадцать два года — студенческий! Экзамены, семестры, опять первая любовь... Ни одной ночи не спал — все днем. Забот никаких: одевает папа, рубашки стирает бабушка, кормит мама. Была, правда, забота — все есть хотелось. А как выйдешь, как выйдешь вечером на проспект в капроновой куртке с нейлоновым воротником, под мышкой транзистор визжит, как поросенок, да как посмотришь на кого-нибудь!
А какой классический возраст тридцать лет! Уже не такой дурак, как в двадцать два, — уже с дипломом. Уже зарплату получаешь, уже с родителями полный расчет — ни они тебе, ни ты им. В тридцать лет хорошо жениться — девиц-то полно в округе. Но берешь не в округе, а из своего круга. Какую-нибудь инженершу рублей на сто шестьдесят. В тридцать лет хорошо писать труд или купить машину. Или выиграть что-нибудь по лотерее. В тридцать лет хорошо естся мясо, хотя оно и раньше ничего елось.
Сорок лет — вот это возраст! Уж не такой дурак, как в тридцать, совсем уже другой. Физические силы в расцвете и духовные плодоносят, да и очередь на машину подходит. Впереди все известно, сзади все ясно. Иногда хочется писать труд, иногда не хочется. Сорок лет самый подходящий возраст для развода со второй женой и возвращения к первой.
Очень хороший возраст пятьдесят лет. Как-то остываешь, не добившись. Опять-таки на даче клубника зреет, да и ходишь животом вперед. В пятьдесят лет хорошо жениться в третий раз — на первой любви. Да и картишки неплохо раскинуть вечерком. В пятьдесят у человека все есть, что надо. А чего нет, того уже не будет.