Но все шесть бутылок были полны, и он успокоился — этот ящик не его.
— А что, Савельич, — спросил Сивоклоков, — помещается на первый взгляд в этих емкостях?
— На первый — ядохимикаты.
— Какие ядохимикаты? — насторожился Федька.
— Так то на первый, а на второй оно похоже на спиртной напиток самогонного производства, — и Савельич трехступенчато икнул, как никто не умел в поселке.
— А с самогоном и его варением мы боремся,— Федька строго посмотрел на Савельича.
— Оно и правильно, казенка будет вкуснее,— вежливо поддакнул Савельич.
— А посему, — Федька встал и посмотрел на второго дружинника, который с безразличным видом сразу вышел из штаба. — А посему, — опять сказал Федька,— мы, нижеподписавшиеся, составили настоящий акт в том, что сего числа уничтожили шесть бутылок самогона желтого цвета путем вылития за окно на почвенный грунт.
Федька кончил читать и сурово посмотрел на понятых.
— Здоров протоколы шкрябать, кость ему в горло, — восхитился Савельич.
— Что ж, — вздохнула тетка Валентина, — образованных нынче что семечек в мешке.
Федька взял бутылку, подошел к окну, которое выходило во двор, высунулся и стал выливать самогон. Струя жидкости ударила в металлическое дно, как первая струя молока в подойник. Федька оглянулся на понятых и включил транзистор. Остальные бутылки он выливал под крикливую песенку о любви.
Понятые подписали акт.
— Вы свободны, — сказал Сивоклоков.
Савельич с непривычки потоптался. Его впервые не задерживали. Чтобы сделать Федьке приятное, он придвинулся к нему и свистящим хрипом, который заменял шепот, сказал:
— Самогончик что надо, пейте на здоровьечко.
И когда Федька воззрился на него мраком очков, Савельич от греха подальше вышел из штаба по одной половице.
Он брел по поселку и думал, что сегодня улицы не такие и везде чувствуется подспудная суетливость. Савельич отнес ее на счет выпитого им самогона. Когда же мимо пробежала соседка, прижимая к груди знакомый посылочный ящик, Савельич от недоумения совсем расстроился. И ускорил шаги в сторону склада.
Но там вроде бы никого не было. Савельич пролез сквозь прогнившую стенку и присел на бревно, озираясь. Когда из лопухов взвилась частушка, он заметил сложенную из шифера будку вроде собачьей, у которой не было передней стены. В будке лицом к свету лежали Нетудысбродько с Жорой. Перед ними стоял посылочный ящик.
— Залазь, только задом, — предложил Нетудысбродько.
Савельич заполз в будку, тут же получил стакан самогона и поинтересовался:
— Чего-то я малость запутался. Откуда энти ящички-то идут?
— Очухался. — Нетудысбродько разрезал луковицу.— Я разов десять рассказывал. Ночью тут газик заблудил. Видать, нагнали самогону, да обронили на наших колдобинах.
— Уипьем уодки, — сказал Жора по-английски, Они выпили. Жора бросил луковицу в рот, придавил зубами, проглотил и запел:
Поджимал сантехник губы —
Шпунтик махонький вставлял.
Ночью лопнули все трубы:
На поллитру я не дал.
— Жора, вот ты человек культурный, — начал Савельич. — А есть у тебя тоска верховного существа по трудоустройству? Вот я плотник. Нетудысбродько есть врожденный охранник. А ты кто будешь?
— Я буду интеллигент, — признался Жора и выплеснул стакан в рот.
— Интеллихенты самогон жрать не будут, — усомнился Нетудысбродько.
— Я спрашиваю, — крикнул Савельич, — что могешь делать своими руками, поскольку все мы вышли из обезьян?!
— Это ты вышел, а я еще не вышел, — обиделся Нетудысбродько и вскочил, проломив головой шифер.
Раскидав будку, они уселись по-турецки и выпили еще. У Савельича сразу закрутились лопухи, и он полез в самую чащу, ибо на него накатывало. Жора без передыху пел частушки, пока Нетудысбродько не сунул ему в рот клочок сена. Жора сразу успокоился, зажевал и захрапел, нежно посапывая. Нетудысбродько навел винтовку на склад. Через десять секунд он качнулся и рухнул на Жору, с маху двинув его прикладом по голове.
Солнце опускалось за сопку. У склада было тихо, но в поселке то там, то сям вскрикивались песни. Квадратная складская тень наползала на лопухи, и в них стало прохладно...
Нетудысбродько поежился и открыл мутные пожелтевшие глаза. Перед ним стояли трое: один в шляпе, другой в очках, а третий без всего. «Опять привиделись предрассудки», — подумал Нетудысбродько и на всякий случай ткнул Жору дулом в бок. Тот приподнялся, как тяжелораненый, взглянул на троих и хрипнул неинтеллигентным голосом: