— Обязательно. Одна наша сотрудница купила. Представляете, — повернулся опять к женщинам Чернов, — маленький корешок, а цена сто пятьдесят рублей.
Борис Николаевич рассеянно перебирал гальку и думал, что все-таки люди изумительные психологи. Чернов сразу обнаружил в нем то, из-за чего Бориса Николаевича обходили в премиях, обвешивали в магазинах и портили костюмы в ателье. Вчера он ходил за молоком. Кассирша взяла рубли, посмотрела на него, и не посмотрела, а мигнула глазами, будто сфотографировала, но ей этого оказалось достаточно. Она отложила бумажки и отсчитала ему три рубля медью. А парню с красным хмельным лицом один рубль дала бумажкой.
Это были те пустяки, которые не замечаешь, и все переворошишь в памяти, а не найдешь, почему для тебя потускнели краски.
Но сейчас стало легко. Теперь уже ни к чему изображать интерес — это было бесполезно.
— А вы любите черный кофе без сахара? — попытался Чернов втянуть его в общий разговор.
— У меня хватает денег на сахар.
Вера подняла голову и быстро посмотрела на Бориса Николаевича. Значит, он нарушил приличие и наедине будет разговор.
— Дело не в этом. Сейчас вся Европа пьет черный. Хотите, я вам достану кофе без осадка? — предложил Чернов.
Борис Николаевич у самой воды увидел белую гальку. Овальный и четкий контур был удивительно мягок для грубого камня, и казалось, что галька отлита из звонкого фарфора. Каждая точка поверхности имела изгиб, и каждая линия была дугой. Камень было не отличить от яйца, поэтому он выглядел уютным и домашним.
Не дослушав про кофе без осадка, Борис Николаевич перед удивленным Черновым съехал к воде и взял гальку. В руках она оказалась тяжелой, плотной и гладкой. Он долго рассматривал ее, мочил в воде, катал на руках и затем спрятал в одежду.
Чернов разговаривал с женщинами. Когда Борис Николаевич пополз по берегу, близоруко всматриваясь в камешки, на него никто не обратил внимания, как игравшие на пляже в карты не обращали внимания на море.
III
Борис Николаевич теперь ждал чего-то хорошего и поэтому был счастлив.
Искупавшись, он рано утром уходил, от поселка по пустынному пляжу и становился похожим на собаку, ищущую спрятанную кость. Он приседал, вставал на четвереньки, делал невероятные зигзаги, заползал в море и вдруг руками копал яму. Карманы тяжелели от гальки, но этим камешкам еще предстоял конкурс на красоту и оригинальность. Часам к одиннадцати Борис Николаевич возвращался домой, держась за ноющую поясницу.
Сегодня в кармане лежала единственная галька. Утром он пополз вдоль самой кромки воды, потом круто свернул, влез на галечную насыпь и понял, что сейчас ее увидит. Иногда он предчувствовал интересных людей, но впервые предугадал камень. И когда увидел, то не поверил, закрыл глаза, взял в руки и только тогда взглянул на него прямо и жадно.
Это был совершенно круглый черный шарик с антрацитным блеском. Он лежал на ладони, как миниатюрное пушечное ядро, облитое лаком. Лежал, соприкасаясь с ладонью ровно одной точкой. Шарик был легким, изящным и теплым, как персик.
Дальше Борис Николаевич не пошел, а все утро смотрел на камешек, синее небо и зеленую воду.
Когда он вернулся на пляж, Чернов спросил:
— Где вы гуляете? И сегодня вы не мрачны?
— А вы всех нехохочущих называете мрачными?
Чернов весело и беззлобно рассмеялся. Этот смех ни разу не дал Борису Николаевичу вступить с ним в спор. Тоже улыбнувшись, он неожиданно для себя вынул из кармана ядрышко и протянул Чернову.
— Камень? — спросил Чернов.
— Нет, не камень, а галька.
— Это что! Вот я был в горном музее. Там лежат самородки золота, здоровенные, как поросята.
Борису Николаевичу захотелось спрятать шарик в рот.
Он был почти во всех крупных горных музеях страны. Он знал почти все названия пород и минералов, знал, чем сложен за его спиной Кавказский хребет и как образовалось Черное море. Дома его стол был завален абстракционистскими друзами кварца, дымчатым морионом, волнистой яшмой, молочным халцедоном и другими кристаллами, кусками и глыбами всех оттенков. Но то были камин — великолепные и холодные. И ему совсем не хотелось думать, что серебристый шарик — просто окатанный и отшлифованный морем кусок кварцита.
Борис Николаевич взял маску и спросил Чернова:
— Вы часто удивляетесь?
Чернов посмотрел на него, и было видно, что сейчас-то он удивился:
— Чему?
— Ну, предметам, людям, событиям?
— Видите ли, я вырос в городе, все вижу с детства...