— Гриша, а помнишь, ты удивился, когда я выиграла холодильник? — сонно спросила жена Чернова.
— Действительно, было неожиданно, — засмеялся Чернов. — А вы чему удивляетесь?
— А он всему, — сказала Вера и подставила солнцу другой бок. — Прошлым летом ездили за грибами. Боря полдня просидел перед несорванным боровиком — любовался на него. Так ничего и не набрал, перед людьми было стыдно.
Черновы дружно рассмеялись. Сожженные щеки Бориса Николаевича скрыли прилившую кровь. Он надел маску, прыгнул в воду и до тех пор уходил в глубину, пока не заболели уши. Когда вынырнул, ему стало легче. Чувства притихли, и только разум издевался над самим собой.
Сколько раз Борис Николаевич решал говорить с людьми только о нужном и полезном и все-таки затевал странные разговоры. Иногда что-то находило, и он вдруг признавался, что ему никогда не понять, как голос человека бежит по металлическому проводу или летит по воздуху, и, значит, нет никогда тишины. Он признавался, что его всегда будет удивлять транзистор — маленькая коробка, стоявшая в лесу на траве и ни с чем в мире не связанная, но поющая и говорящая о всем мире. Сколько бы он ни разобрал схем, ему никогда не осознать, как изображения людей наполняют воздух и небо, потом появляются в ящике, и, значит, даже в лесу человек не бывает один. О теории относительности, кибернетике и космосе он мог размышлять днями.
Все это было понятно для разума и оставалось загадкой для сердца.
Борис Николаевич плыл, делая небольшие нырки. Плыть в маске было хорошо. Вода не застилала глаз и солнечным потоком колыхалась впереди, а внизу манила в прохладную густую синь. На воде лежала серебристая пленка с редкими пузырьками воздуха, которая бежала перед маской веселой волной.
Он нырнул поглубже и вдруг увидел впереди что-то большое, светлое и необычное. Прямо на него медленно надвигался голубовато-молочный круглый телевизионный экран. Он взял влево и увидел необычную красоту...
От этого сияющего купола отходило длинное круглое тело, как ножка от шляпки гриба. Ножка состояла из каких-то отсеков, цилиндров, раструбов и была сложной, как ракета. По краям купола-экрана ореолом шевелилась лиловая бахрома. Все это сооружение трепетало, вздрагивало и плыло, играя бледными оттенками моря.
Такую огромную и красивую медузу Борис Николаевич видел впервые. Она не имела ничего общего с теми студенистыми малютками, которые беспомощно шевелились у берега.
Он стал без счету плавать вокруг красавицы медузы, но она уходила в открытое море, даже не замечая его. И когда начало сводить ногу, он повернул к берегу, глянув в последний раз на одно из великолепий природы.
Борис Николаевич тяжело вышел из воды.
— Боря, ты наволочку не брал? — спросила Вера.
— Какую наволочку? — не сразу понял он.
— Обыкновенную, с подушки.
— Нет, не брал.
— Придется ехать в Сочи за наволочкой...
Он одевался и думал, что ему сегодня дважды повезло. И не везет ли человеку ежедневно, если он видит солнце, море и воздух?
IV
Как-то Борис Николаевич проснулся утром от шума. В городе он жил у железной дороги и привык к поездам, но этот поезд шумел безостановочно.
Он сорвался с кровати, выскочил на улицу и все понял.
— Это шторм? — радостно спросил он хозяйку.
— Нет, плескается.
Может быть, волны были и небольшие, но других он никогда не видел. Все цвета перемешались. У самого берега вода была коричневатой. Подальше, где волны свободно накатывались и подворачивали гребни, чтобы пеной выскочить на гальку, вода казалась зеленовато-матовой, будто смешали синьку и молоко. А дальше, до самого горизонта, море было синим с темными до черноты разводами.
Борис Николаевич вдыхал острый холодный ветер и смотрел, как в убегающей пене бешено пляшут мелкие камешки.
Подошли Вера и Черновы.
— Как, по-вашему, — спросил Борис Николаевич, — какого цвета волна?
— Цвета морской волны, — сразу ответила Чернова.
— Только подумать, что в это море смотрел древний грек, — сказал Чернов, и это была его первая мысль о том море, в котором он ежедневно купался
Вера протянула Борису Николаевичу большую фаянсовую кружку:
— Набери воды, я пополощу горло.
Она уже поддалась всеобщему культу здоровья, когда бедное человеческое тело беспрерывно насыщают солнцем, водой, фруктами и шашлыками.
Он прыгнул вслед за откатившейся волной на мокрую гальку, рывком ладони сделал лунку, поставил туда чашку и еле успел отскочить. Пена с легким шипеньем брызнула из-под разбитой волны и скрыла чашку. Когда пена нехотя уползла, то чашка была полной. Он хотел прыгнуть и взять ее, но неожиданно быстро налетел высокий гребень. Чашка оказалась вытянутой из лунки и теперь лежала на боку.