— Нет.
— Да самолет же, — повторила Лера, наливая суп.
— Нет, — выдохнул я.
— Ты с ума сошел — самый настоящий реактивщик.
— Да нет же, нет.
А ведь я мог полюбить ее на всю жизнь, пойми она, что это не только реактивный самолет.
Но она не поняла.
Никогда
Рядовой работник Медузин до боли в животе боялся директора. Это было замечено, и его сделали начальником отдела. Теперь у Медузина к болям в животе прибавилась падучая: в кабинете у директора он падал ниц. И никогда не разбивался. Говорили, что падал он на мягкий ковер. А те, которые держались прямо, уходили с синяками.
Однажды Медузин сидел у себя в кабинете и обдумывал, кого бы для острастки вызвать. Вдруг зазвонил телефон, и, сняв трубку, Медузин узнал директора. Он вскочил, а сообразив, что директор все равно не видит, остался на всякий случай стоять.
— Товарищ Медузин, надо бы сделать...
— Сколько даете сроку?
— Ну, два месяца хватит?
— Вполне! Будет сделано.
— Ну, хорошо. Пойду обедать.
— Чтоб вам не подавиться! — искрение вырвалось из Медузина.
Он тут же при помощи кнопки собрал отдел.
— Товарищи, звонил директор и дал указание сделать за два месяца. Мы должны принять развернутое решение и соответствующее обязательство.
Работник отдела, которому оставался год до пенсии, сказал:
— Считаю, что выполним за один месяц и три недели.
Другой работник, которому до пенсии оставалось полгода, перебил:
— Чего скромничать! Управимся за один месяц, одну неделю и один день.
— А вопрос можно? — спросил вдруг молодой специалист, которому до пенсии оставалось тридцать шесть лет.
— Спрашивай, — буркнул Медузин. Он не любил вопросов, потому что в них таились сомнения.
— Собственно, что надо сделать? Я надеюсь, не трехлетнее задание?
— Разумеется, нет, — снисходительно ответил Медузин.
— А что?
— Как что? — теперь удивился уже Медузин. Он стал вспоминать суть указания и грозно уставился на молодого специалиста.
Пошарив в голове, Медузин с ужасом убедился, что он не спросил о сути дела, а звонить и переспрашивать было неудобно для авторитета.
— Что надо сделать за два месяца, товарищ директор не сказал, но я думаю, это и не важно. Какие бы указания ни были — мы обязаны их выполнить. Надо обсудить в принципе. Какие будут предложения? — обратился вспотевший Медузин к старым производственникам.
— Я думаю, примем такое решение: выполнить работу за два месяца. А вместо работы пока оставим пустое место, — сказал тот, которому остался год.
— А потом впишем, — добавил тот, которому осталось полгода.
— Ну и дела, — удивился тот, которому осталось тридцать шесть.
— А вы останьтесь, — осек его Медузин.
Когда все вышли, Медузин долго постукивал карандашом по столу, молчал и въедался глазами в молодого специалиста. Именно так делал директор, и тогда у Медузина начинало щемить в животе. Сейчас он надеялся вызвать аналогичную реакцию в этом парне.
— Я слушаю вас, — нетерпеливо сказал парень.
— Скажи, как тебя там, ты начальства боишься?
— Зачем же его бояться?— усмехнулся парень.
— И меня не боишься? — удивился Медузин. Молодой специалист заулыбался и ничего не ответил, но Медузин его понял:
— Вот что. Запомни: ты никогда, ни-ког-да не будешь начальником!
Обвал
Говорят, в горах от брошенного камня случались обвалы. От выстрела, даже от громкого крика срывались лавины. Да что там горы. Однажды я пришел из гостей, кашлянул, а шкаф упал.
Но я хочу рассказать про обвал, который случился от гробовой тишины.
Наш отдел, конечно, не Кавказские горы, но человек пятьдесят будет. И не было работника, который хотя бы чуть-чуть уважал начальника отдела. Дело не в зарплате. Плати меньше, оставляй по вечерам, лишай прогрессивки, хами, но объясни, какой в этом государственный смысл. Его поставили начальником отдела, а он стал хозяином. Как-то получалось так, что мы начали работать не на государство, а на его карьеру. Но уж такая у нас жизнь, что на хозяев работать мы не приучены. Работа в отделе не клеилась, все нервничали, переругивались да мрачно поглядывали на его кабинет.
Ругали мы его нещадно и все за глаза. Иногда кто-нибудь не выдерживал и писал рапорт. Молодой инженер Вадик даже выступил на собрании с гневной речью. Но от волнения он так быстро говорил, что его речь уловилась всеми как принятые им новые повышенные обязательства.