Возвращаясь домой, Зародышев вдруг... Нет, здесь еще не случилось, вернее, случилось, но еще не здесь, а точнее — не случилось и не здесь.
Просто он вдруг-встретил Федю Подележкина.
— Какого цвета? — спросил Зародышев.
— Да такого, неопределенного, несуществующего.
— С рисунком?
— Нет, с листьями.
— С какими?
— Да вроде лопухов.
Поговорив с Федей об обоях еще с часик, Зародышев вернулся домой и снял воскресный костюм. Пока ничего не предвещало того, что потом случилось.
На обед были щи кислые, студень и кофе черный без молока, натуральный, молотый. Пообедав, Зародышев надел воскресный костюм и решил еще раз поговорить с женой:
— Пойду пройдусь.
— Там большая очередь.
Пока еще ничего не случилось, можно было и постоять. Зародышев встретил своего лучшего друга, которого он встречал здесь каждый день, но не знал его имени, потому что не разговаривал — друг против друга десять лет играли, а не разговаривали.
Наигравшись, Зародышев пришел домой и снял парадный костюм. Пока воскресенье шло, как всегда ходило. Поэтому он решил поспать — пока. Зародышев лег на диван и два часа так нудно скулил во сне, что под балконом остановился школьник и крикнул: — Не мучайте собачку!
После сна Зародышев попил чаю и надел выходной костюм. Он вышел на балкон: солнце себе закатывалось, микрорайон себе простирался, а доминошники составляли список на завтра.
Зародышев постоял, но пока все было нормально. Тот случай, которого он не ждал, еще не подоспел. Поэтому он снял парадный костюм и включил телевизор.
Показывали хоккей на клюшках. В первом периоде у судьи кончились шайбы — все улетели к зрителям. Во втором периоде кончились клюшки — хоккеисты их обломали об себя. В третьем периоде хоккеисты применили силовые приемы — удалили с поля судью за неспортивное поведение.
Посмотрев хоккей, Зародышев сел ужинать. Пока еще ничего не случилось, но что-то уже надвигалось — уже висело в воздухе то, которое надвигалось. На ужин был студень из ног коровы и кофе черный цельный с баранками.
После ужина он лег в постель и выключил свет. Без света сразу потемнело. И тихо стало, как ночью в ювелирном магазине... Что-то хрустнуло в углу... И вдруг...
Неужели вы серьезно думаете, что при таком образе жизни может что-нибудь случиться?!
Путь наверх
В жизни поработать пришлось. Трудился и по году на одном месте, и по двадцать лет. Но в памяти осталась работа, загадочная, как беспричинная тоска. Я только что получил заочное юридическое образование, и должность кочегара стала меня тяготить. Я знал, что существует путь наверх. Жизнь, не обременив меня ни умом, ни опытом, обременила двумя дипломами — кочегара и правоведа. Если первый из них никак не действовал, то второй лишал меня некоторых прелестных человеческих качеств. Кажется, я утратил тогда простоту. Это уж потом, когда жизнь меня кое-чем обременила, я понял, что истинный путь наверх — внутри нас.
Но тогда мой приятель, вездесущий, как человеческий дух, стал искать мне приличествующее место. И нашел. И предупредил, что такие места снятся людям, как те самые голубые города без названия.
Это было тихое учреждение на тихой улице, и с тех пор тишину я считаю признаком вечности учреждений. Сейчас не помню названия, но в него входили первые слоги десяти слов. Меня взяли референтом с испытательным сроком на месяц.
Какой-то начальник привел в кабинет и посадил за стол, на котором замерла в ожидании пачка чистой бумаги.
— Ну что ж, осматривайтесь.
В большом кабинете стояло только два стола. За другим сидел суровый пожилой человек, которого я даже мысленно стеснялся назвать коллегой. Он молча шелестел бумагами. Стояла тишина, как в барокамере. Осматриваться было трудно, так как не на что было смотреть. Мешать соседу расспросами я не решался.
Подошел обед. За полдня я испещрил шесть листов бумаги женскими силуэтами, ибо был молод. Испещрив седьмой, я пошел, придерживаясь мягкого ковра, и попал прямо к начальнику.
— Вы про меня не забыли?
— Мы ни про кого не забываем. Вы осматривайтесь.
Так прошел первый рабочий день. К моему удивлению, второй прошел так же.
Вечером я позвонил вездесущему приятелю: