— Господи, опять поперек? — ужаснулась Шуша. Упала — и умерла.
Дядя Саша
С годами что-то подходит ближе, а что-то уходит дальше. В детстве о смерти я только читал в книгах. В юности у моих знакомых, иногда умирали знакомые. Стал постарше — и случалось, что умирал человек, которого уже и я знавал в лицо.
А вчера умер дядя Саша, тихий экономист в нарукавниках, с которым я проработал рядом три года.
Есть люди, которым трудолюбие не ставится в заслугу потому, что они лишены других потребностей. Дядя Саша мог только работать, и на него наваливали под завязку.
Иногда и я задерживался. Часов в восемь вечера дядя Саша поднимал голову и мечтательно, как о поездке в Ниццу, говорил:
— В кино бы сходить...
— В чем дело — идите сейчас.
— Еще часик поработаю, — спохватывался он и шелестел до десяти.
— Да и дома много работы, два внука на руках, — говорил дядя Саша на прощание.
Может быть, и нет людей, лишенных потребностей, а просто есть люди, которых лишили их.
В отделе к нему относились с легким превосходством, как относятся к людям, которые не могут обругать, вырвать прибавку к зарплате, выпить пол-литра в компании, поухаживать за чертежницей и потребовать данную в долг пятерку. Начальник отдела Кашин, обстоятельный и ясный, как большинство ограниченных людей, просил секретаршу Нину Иванну:
— Позовите ко мне блаженного.
Боявшийся больше всего в жизни шуток и начальства, с дядей Сашей он смело острил.
Нина Иванна, у которой скелет плотно увяз в упитанных формах, а сами формы выгодно просвечивали сквозь легкие ткани и косметику, была женщиной тактичной. Поэтому она открывала дверь и с улыбкой, удивительно синтетической улыбкой, скомпонованной из женского целомудрия и ухмылки Кашина, официальным голосом кричала:
— Святой человек, к шефу!
Дядя Саша был молчалив. Но иногда перегибался ко мне через стол и тихонько ронял фразу, которая как-то застревала во мне, как глубокая заноза:
— Вам не кажется, что у нас очень легко быть святым: не пей, выполняй норму и живи с семьей? А?
И, не дождавшись ответа, утыкался в бумагу. Да я и не мог бы сразу ответить.
Сначала и я считал дядю Сашу не очень далеким человеком и как-то ему польстил:
— А вас в отделе любят.
Он усмехнулся и полез ко мне через стол:
— Вы заметили, что любят детей, больных, убогих, животных? А почему?
Я не знал — почему. Дядя Саша вздохнул:
— Они любят меня потому, что считают глупым. Если только любят.
Последнее время он уставал. Из дому приходил с красными глазами, пожелтел и все чаще вздыхал.
— Вам не кажется, — сказал он однажды, — что взрослые дети эксплуатируют родителей и это одна из самых страшных эксплуатаций?
— Не замечал. Лично я не эксплуатирую.
— А кто у вас сидит с ребенком?
— Моя мама.
— А кто обед готовит?
— Мама, — тихо ответил я.
— И стирает, моет, шьет, убирает мама, — добавил дядя Саша и печально улыбнулся.
Я редко встречал человека, который бы так мало говорил, но каждая фраза которого ставила бы проблему. Он кипел, но кипел тихо. Так кипит иногда чайник, но не видно пара и не слышно шума.
Дядя Саша всю жизнь собирался в кино. Но ему все было некогда, некогда, а потом он умер.
Я не плакал, но во мне что-то оборвалось, и оборвалось надолго. Я чувствовал, что теперь буду немного иным. Каждая смерть должна что-то давать людям, потому что она слишком много берет.
Отдел траурно притих. Сначала все шептались по углам. Затем стала проявляться организационная деятельность.
— Сколько вы жертвуете на дядю Сашу? — подошла ко мне Нина Иванна.
Я не сразу понял и поэтому растерялся. Сейчас бы я много дал, чтобы освободить его от непосильных нош.
— Все дают по рублю. Святой наш...
Она хотела заплакать, но слеза не появлялась. Нина Иванна страшно покраснела, пытаясь ее выдавить, потому что подошел Кашин — в горе он хотел быть с народом. Я скорее дал рубль убитой горем Нине Иванне.
— Возьмем дяде Саше оркестр, — сообщил Кашин.
— Не надо — он был не громкий, — возразил я.
— Дядя Саша должен умереть красиво, — сказала Нина Иванна, так ничего и не выдавив.
— Он не гладиатор.
— Наш человек, — строго посмотрел на меня Кашин, — выше любого гладиатора, и он имеет право на красивую смерть.
— Лучше позаботились бы о его красивой жизни,— буркнул я.
— Вы не бурчите, — сказал Кашин, — а лучше подготовьте надгробную речь, как сидевший с ним рядом. Он был хороший работник, и мы должны похороны превратить в воспитательное мероприятие.