Увидев, что я пришел в себя, Джеймс с мрачным выражением молча указал на труп существа.
Не сразу я понял, на что именно указывает коммандос. В мешанине истерзанных останков, частей тел и обломков домов все выглядело излишне гротескным вариантом финальной сцены «Гамлета» — куча трупов и нереально много крови. Потом глаза, избегая вида вываленных сизых внутренностей и замерших в болезненной гримасе лиц, выхватили странный предмет.
Вокруг мощной талии твари, казалось, полностью состоящей только из бугристых мышц, повязан пояс. Повязан банально, без застежек, наподобие ритуального пояса для кимоно. Но шок от этого не исчез даже наполовину. Наоборот, показалось, что мир пошел по кругу в причудливом хороводе.
— Что это? — подошел Джексон. Потом всмотрелся, обескуражено ахнул: — Они разумны?!
Джеймс не ответил, лишь пожал плечами. Поднялся, вытер нож о шерсть «обезьяны» и вышел из кровавого озера.
— Если это не повязанная случайным образом тряпочка или чья-то метка, то да. Но я не верю в это. Вряд ли где-то найдутся смельчаки, что таким образом будут помечать миграцию этих фреддикрюгеров как обычных ласточек… Обычные твари, хоть и незнакомые. И ведут себя как твари.
Джексон умолк, сообразив, что ляпнул глупость. Но странное ощущение от близости пугающей тайны осталось.
«Если только у этих „смельчаков“ не найдется дротиков с парализаторами и прочего оборудования, чтобы помечать тварей», — обожгла холодом пугающая и в то же время бодрящая мысль.
— Хантер, ты очухался? — довольно бесцеремонно заглянул в глаза Джеймс.
Я проглотил язвительный ответ, решив удовольствоваться простым кивком.
— Отлично, — ободряюще улыбнулся американец. — Потому что у нас нет времени, чтобы долго приходить в себя. А тебе, хантер, нужна броня, если, конечно, не передумал в Кремль идти…
Желудок отозвался болезненным спазмом в ответ на страшную догадку, но коммандос был абсолютно прав.
Пока мы обшаривали дома в поисках живых или раненых, Хранительницы испуганно выбрались из бараков. Причем одна из них — совсем еще юная девушка, лет семнадцати, с лицом стойкого зеленого цвета. Хрупкие дамские пальчики немилосердно дрожали, попеременно терзая мокрый носовой платок и вытирая губы. Очевидно, в спешке ворвалась в барак, чьи хозяева и не подумали уходить по тревоге. Что ж, зато хоть жива осталась, а испуг сейчас никого не волнует. Нет теперь психологов, некому лечить травмы. Или умирай от страха, или живи в борьбе.
Никого, ни живых, ни раненных не оказалось. Только коммандос, я и две Хранительницы, которые, кстати, довольно странно посматривали в мою сторону. Косились, что-то тихо обсуждали между собой. Один раз подошли ближе, расспросив Дэйсона насчет места эвакуации. Попросили воды. Но я все время чувствовал на себе испытывающий взгляд амазонок.
Но, не особо отвлекаясь на такие мелочи, мы втроем обшарили тела хантеров, предварительно стащив всех в один барак. Девицы помогать нам отказались, как и надевать окровавленную броню. Только презрительно и брезгливо поджали губы. Ну и пусть. Им же хуже. Зато Хранительницы помогли разгрести несколько бараков, что вплотную примыкали к горящим строениям. Наравне с нами стучали тряпками по огню, поливали мутной ржавой водой, тушили. До тех пор пока от пожара не осталась только тлеющая груда обугленного хлама. Только после этого девушки отошли в сторону, о чем-то тихо шушукаясь и вытирая покрытые копотью лица.
Перебирая комбинезоны, мы выбрали наиболее чистые и с максимальным зарядом батареи. Доспехи «умной брони» на удивление оказались почти у всех одинаково целы. «Обезьяны» метко целили когтями в мягкие, гофрированные электропроводные ткани в местах сгиба суставов. Самое слабое место, хотя и они при включенном питании брони становятся непробиваемыми для пули или ножа. Как оказалось, только у коммандос комбинезоны включены и полностью закрыты. Сказалась поспешность атаки, в которой часто забывают мелочи. И такие мелочи часто стоят жизни.
Пока коммандос суетливо застегивали многочисленные ремни на броне, подгоняемые и понукаемые мои комментариями, незаметно подошли Хранительницы. Одна из них, та самая молоденькая девчонка, приятным голосом, чуть испорченным официальной интонацией, хмуро проговорила: