— Иное, — согласился Джеймс. Потом поправил: — Чужое. Но там все равно было легче. Нам дома сказали — не лезьте не в свое дело, парни. Америка нуждается в спецах, а не в философах…
— Какая здесь связь? — уже громче спросил Джексон, видимо, с неудовольствием вспоминая неведомый мне эпизод.
Джеймс ответил не сразу, будто собираясь с силами. Вздохнул, словно выдирая с болью и мясом из себя слова, процедил:
— Тогда нас заставили не думать. И мы с радостью согласились. Что нам неведомое? Зачем?.. а здесь… Здесь я просто боюсь того, что окажется правдой…
Несколько минут в развалинах слышен был только треск костра. Наконец, Скэндел пробурчал:
— Но ведь сейчас иная ситуация. И нам нужно разобраться, есть ли у этих тварей сознание или нет. От этого напрямую может зависеть наше выживание.
— Вообще-то, — вмешался я, ежась от холода. — Есть такая наука — психология. Я, правда, ей никогда не увлекался, но в универе по предмету имел пять… за пять сотен… Так вот психология, не помню как там точно, но она вроде бы доказала, что сознание есть только у человека. А вот интеллект есть у всех живых тварей. Или не у всех. У муравьев нет?.. нет, не помню. Что я хочу сказать. Если говорить о разуме как о сознании…
— Ты не запутался еще? — с сочувствием спросил Джеймс.
— Иди ты, — беззлобно отмахнулся я. Потом сказал, уже распаляясь неожиданной мыслью: — Были такие опыты: подвешивали бананы и давали обезьяне палку и коробки…
— Ага, помню! — радостно осклабился Джексон, наводя меня на мысль, будто он и был подопытным.
— Короче, обезьяна быстро и без подсказок брала палку и сбивала банан. Так же, без подсказок, становилась на коробки, которые выстроила в пирамиду и допрыгивала до цели. И все это без сознания… или разума, что, в принципе, одно и то же!. Но с интеллектом… Блин, тяжело-то как… Короче, насколько я помню, интеллект — способность адаптироваться к окружающим факторам. Может быть, эти твари как раз на уровне обезьян, ты же видел, как они похожи. Взяли палку в руки, стукнули по башке. Поняли, что это круто…
Наступило такое зачарованное молчание, будто я только что открыл что-то чудесное. Или, на крайний случай, сказал: «Улыбнитесь, вас снимают». И кошмар сейчас закончится. Только вот кто снимает? И почем?.. или все же снимают, глядя в оптику?
— А давайте, — подал голос Дэйсон. — Давайте пока считать, что теория хантера нас полностью удовлетворила? И «обезьяны» просто пользовались всем, что попадается под руку…
Джексон радостно посмотрел на товарища, с облегчением выдохнул, стараясь, чтобы мы этого не заметили. Вроде бы даже общее напряжение схлынуло. Только у меня, уже разогретого размышлениями, промелькнула донельзя поганенькая, отдающая отчаяньем мысль:
«И все-таки на развитие и эволюцию тех же обезьян ушли тысячи лет. Миллионы. А эти твари, да и вся „метель“, откуда взялись? И можем ли точно утверждать, кто разумен, а кто, наоборот, сошел с ума?!»
Я замотал головой, отгоняя отчаянную мысль. Нет! Тысячу раз прав сейчас Дэйсон, когда говорил, что есть проблемы посерьезнее. А такие вещи, как изучение тварей, — потом, все потом!
Пламя уютно потрескивало в импровизированном очаге. На миг даже сложилось впечатление, что нет ничего. Ни Катастрофы, что сгубила мир, ни страшной «метели» за стенами развалин, ни кровожадных тварей, поджидающих на каждом шагу. Сразу вспомнились все те счастливые времена, что раз и навсегда канули в лету…
А ведь когда-то точно так же мы с Вичкой сидели в зимнем сосновом лесу, жгли костер посредине января. Обнявшись, что было невероятно трудно в пухлых зимних одеждах, мы смотрели в огонь. Мечтали и любили. Строили планы на будущее… раньше мы частенько отрывались от цивилизации и мотались в походы. Иногда даже в середине рабочей недели садились в машину и выбирались далеко за пределы Москвы, чтобы вот так уютно посидеть у костра… Интересно, удастся ли нам когда-нибудь еще посидеть вместе? Помечтать? Насладиться друг другом?.. Не в плотском, физиологическом значении, а в духовном. Поговорить по душам, вспомнить все, что было. И плохое, и хорошее. Посмеяться над глупостью, вновь попытаться жить заново…
Голос Джексона вывел меня из сладких грез и воспоминаний.
— Слушай, Костя, а за что она тебя так ненавидит?
Я вздрогнул. Непонимающе посмотрел на коммандос. Тот смутился от моего взгляда, отвернулся. Извиняясь, пробормотал:
— Ну, это, конечно, твое личное дело. Можешь не отвечать. Прости, если что…