Санитарка сердито хлопнула дверью, и через три минуты дежурный врач убеждал Кошконосова:
— Поймите: вредно это! В нарзане надо лежать совершенно спокойно. А пользоваться мылом категорически запрещено!
Кошконосов саркастически улыбнулся:
— По-вашему выходит, купаться в ванне и без мыла? Не знаете вы, что есть ванна! А еще врач, за чистотой следить должны…
— Да ведь какая это ванна?
— Какая ни есть. Раз ванна — значит, мойся. Раз мойся — значит, с мылом…
— Ну, словом, гражданин, имейте в виду, что у нас это строго запрещено. Если повторится, отберем курортную книжку.
Кошконосов полуиронически, полупечально улыбнулся. Это означало: бессмысленно продолжать спор, когда твой противник порет явную чушь.
Через день, когда Кошконосов ждал своего времени у дверей назначенной ему кабины, мимо прошла давешняя санитарка. Она внимательно поглядела на Кошконосова и прошептала что-то на ухо своей товарке, которая обслуживала эту часть галереи. Та тоже пытливо посмотрела Кошконосову в лицо.
Затем Кошконосов, как и в прошлый раз, разделся и сел в ванну, держа мыло в руках. Намыливая шею, он бормотал:
— Умора, ей-богу… Медики тут, а сами не знают, что есть ванна!..
— Вы что же, гражданин, опять? — сказала вдруг появившаяся в дверях санитарка (новая).
— Угу. Я еще восемь ванн приму. Сколько прописали. Думаю мочалку и мыло где-нибудь здесь оставить у вас: не таскать же их взад-назад каждый раз…
В тот день дежурил другой врач, и потому разговор почти повторился.
— Это он уже второй раз! — подсказывали врачу обе санитарки: и сегодняшняя и третьеводняшняя.
А врач старался вразумить Кошконосова:
— Поймите: мы не можем пойти на то, чтобы в наших ваннах мылись!
Но Кошконосов не сдавался:
— Вы мне скажите откровенно: что есть ванна и для чего она берется? Да я, может, в Москве из-за моей деловой перегруженности моюсь в два месяца раз, так вы меня хотите и на отдыхе чистоплотности лишить?! Не выйдет! Я к прокурору пойду!.. Вы у меня все полетите отсюда как миленькие за саботаж чистоты и гигиены!..
Но когда сторону администрации ванного заведения принял и врач санатория, Кошконосов сдался. Третий раз он пришел на ванну с очень скучным лицом. Демонстративно при санитарке развернул простыню, чтобы показать, что в свертке, кроме простыни, ничего нет, и, обиженно отвернувшись, опустился в нарзан.
Так, с обидой, застывшей в уголках губ и в зрачках, Кошконосов просидел минуты две. Затем глубокое страдание исказило его физиономию.
Кошконосов со стоном вылез из ванны, оставляя на цветных плитках пола следы, подошел к своему платью, мокрыми руками начал переворачивать жилет и извлек из нижнего кармашка обмылок. Воровато оглядевшись, вернулся в ванну, сел и опустил обмылок в воду…
— Не знают они, что есть ва… — начал было Кошконосов, но в этот момент скрипнула открываемая дверь.
Кошконосов молниеносно сунул под мышку левой руки обмылок, крепко прижал к бокам локти, а ладони опустил в воду.
Вошла санитарка. Она осмотрела все и сказала:
— Ну как, больной, больше мыться не думаете?
— Как видите, — сухо отозвался Кошконосов. При этом он повернул лицо к своему платью и хитро подмигнул жилету, брошенному поверх остальных частей костюма.
Снова скрипнула дверь: санитарка ушла. Кошконосов пальцами правой руки осторожно извлек обмылок и принялся быстро растирать его меж ладоней. Хихикнул самодовольным смешком хитреца и произнес так, словно перед ним была большая аудитория:
— Слава богу, я-то уж знаю, что есть ванна… Меня этим докторам да сестрам не запугать!.. Мыться будем всегда и — на совесть!.. Жаль только: парного отделения у них нет… Хорошо бы отведать нарзанного пара… Чтобы нос этак щекотало бы: всьв-всьв-всьв-всьв… Вот бы здорово!..
Нервная работа
(Бытовал драма)
Действуют: дядя и племянник.
Служебный кабинет дяди. Никого нет. Входит племянник, в руке сверток.
Племянник. Разрешите?.. Нету его… Придется подождать… (Пощупал содержимое кармана.) Письмо-то цело ли? Вот оно! (Взял телефонную трубку, набрал номер.) Зоечка? Я говорю, Степа. Я — от дяди Саши. Нет, его нету еще… Конечно, дождусь… Понимаешь, меня что смущает: ведь он — дядя Саша — меня вряд ли помнит… Последний раз он меня видел, когда мне было два года. Я ведь с тех пор, наверное, вырос, правда?.. Нет, письмо от тети Сони к нему я взял. Без письма я бы не посмел… И все-таки тревожно: а ну, как он мне откажет?.. Мне так надо устроиться на работу, так надо… У нас в тресте последнее время обстановка стала ну просто невыносимая! Придираются, сердятся, требуют работы… Хочется отдохнуть под крылышком у дядюшки… Эх, что-то будет?! Ну пока, Зоечка. Пока!