Певица, пока пела, так хлопотала своими руками, что очень хотелось ее увидеть в положении Венеры Милосской.
— После менингита человек либо умирает, либо остается идиотом. Я это точно знаю, у меня у самого был менингит.
Раздобревшая супруга обеспеченного товарища. Производит такое впечатление: самовар в панбархате.
— Кого же это хоронят, сынок?
— Милиционера, бабушка.
— Царство ему небесное!.. Отсвистался, голубчик!..
Когда он попытался ее обнять, девушка сказала обиженным тоном:
— Вот уж я не надеялась, что вы будете себя так вести!..
— Ну вот, на душе у меня полегче стало…
— Поела ты, что ли?
— Нет. Отругала я его, как хотелось… Ф-ф-фу…
Она почти сознательно довела себя до уровня идиотки, считая, что быть умной или, не дай бог, образованной, — неженственно.
— На сегодняшний день, товарищи, мы еще имеем все-таки разницу между зимой и весною!
Приключенческую картину снимали в открытом море на парусном судне. Начался шторм, и в панике актер, игравший старого морского волка, кричал:
— Товарищи, да что же это?!.. Я хочу умереть разгримированным!..
А вот — противоположный характер.
На северном море такой же участник киноэкспедиции отправился в плавание на небольшом баркасе с двумя гребцами. Море разыгралось. И, опасливо посматривая на волны, которые уже перекатывались через палубу баркаса, артист спросил большого и сильного помора, мощно гребущего против волн:
— А что… можем мы потонуть?
— А как же… слободная вещь! — бодро ответил гребец.
Вышел к гостям, зевая, с лицом тисненым, как линкруст, — от складок подушки.
Заняв место начальника, первым долгом заказал себе письменный прибор из пегого камня с бронзовым орлом, как на нарзанных бутылках.
— Не советую вам пользоваться паромом: на этих паромах — ну буквально никаких удобств…
Блондинка на скорую руку.
О корыстолюбивом враче:
— Гомеопат, гомеопат, а деньги загребает аллопатою!..[1]
Человек с лицом сладко задумавшейся гири.
— Вчера, понимаете, слушал по радио пошлейшую хорошую музыку. Часа три кряду передавали. Оторваться нельзя было!..
— При старом правлении, товарищи, погода была безобразная. Только после того, как теперешний состав правления принял на себя руководство, дожди мало-помалу прекратились и…
— Как это противно, когда к женщине испытывают одно только грубое платоническое чувство…
— Скажите, пожалуйста, где здесь выход?
— Вот же написано, гражданка: «выход».
— Пожалуйста, не острите! Мы слишком мало знакомы!
— Ой, знаете, девочки, я с Клавой больше ни за что в кино не пойду: она, как в картине интересное место, все время меня щиплет…
— А женился ты на ней зачем, раз она тебе не нравится?
— Понимаешь, уж очень много у нее посуды…
— Почему, когда у мамы выходной, она — дома, а когда у няни выходной, ее никогда нету?..
Человек в ночной рубашке гордо глядит из окна мягкого вагона на перрон железнодорожной станции. Видно, он очень высоко о себе понимает.
Она была настолько решительна в своем стремлении быть красивой, что внушала уже не восхищение, а — страх.
— Нет, знаете, территориально я живу с Васей, а фактически с Петей…
Это был наивный негодяй. Он возмущался — именно возмущался, если узнавал, что где-то поступили по справедливости.
Она придумала себе походку в ранней юности. Уже в тридцать лет эта походка была неуместно кокетлива и развязна. А — в пятьдесят что будет?..
Он — оригинал, только пока на него глядят.
Очень приличный молодой человек. Собирает коллекцию носков.
У человека — ничтожный нос, но ковыряет он его часами. Прямо что-то мистическое!
— Не понимаю, зачем она ему говорит, что я — дура. Будто человек сам не разберет!
Цыганка пела, открывши рот и отклонив голову назад. Лицо — печальное. Ни дать ни взять — у зубного врача сидит.
Уныло, утомительно, назойливо вежливый человек.