Тут заведующая секцией в свою очередь сделала жест, на сей раз означавший, что девчонки тоже «не теряются» и кладут в шкафчики нечто, о чем лучше умолчать…
— Верно! Значит, надо того: девчат предупредить, что на сегодня вызваны контролеры. А этой бузотерке как раз мы и подсунем товару рублей на полтораста… Вы — вот что: позовите ко мне уборщицу тетю Варю.
— Вот это — правильно, Иван Евдокимыч! Тетя Варя — самый подходящий человечек для такой операции… Она у нас тихая, как мышка, все знает, можно сказать, ко всему попривыкла… И никто не удивится, если она задержится возле шкафов: подумают — по работе…
Открыв дверь чуланокабинета, Марья Максимовна возопила:
— Тетю Варю там кликните!.. Я говорю: уборщицу тетю Варю к заведующему!
Скоро маленькая старушка в синем халатике, с веником и тряпкой в руках, предстала перед обоими руководителями магазина. Выслушав указания и пожевав губами крошечного впалого ротика, старушка произнесла тихим голоском:
— Ну-к что ж… это завсегда можно… Где сверточек-то?
— А вот он. Значит, ты поняла, тетя Варя? Чтобы не дай бог эта Зинка Васютина не заметила бы, как и что ты кладешь, — так наставляла уборщицу Марья Максимовна. — А уж мы тебя отблагодарим!..
— Сделаем… неужто не сделаем?.. Комар носу не подточит!
И тетя Варя, имитируя осторожную походку пограничника, крадущегося за нарушителем границы, со свертком в руках направилась к выходу…
— …А это чей шкафчик? — спросил контролер.
— Это — мой! — с достоинством ответствовала Марья Максимовна.
— Та-ак… посмотрим, как у вас тут в смысле санитарии и гигиены…
И контролер открыл створку узенького «личного» шкафчика. Взглянув во внутрь, он заметил:
— Нет, у вас всё, конечно, в порядке… а это что?.. Кулечек… и довольно солидный… Что в нем такое?.. Давайте развернем!.. Ага! Так и надо было думать… ассортимент вашего магазина?..
Марья Максимовна выпучив глаза смотрела на увесистый пакет, покоившийся в руках контролера. Из-за спины Марьи Максимовны, вытянув шею, выглядывал завмаг Иван Евдокимович. Дышал он как сазан, выброшенный на берег.
Наконец Марья Максимовна, что называется, очухалась и визгливым фальцетом произнесла:
— Клянусь вам, я просто не понимаю, как это так он сюда попал!
— Ясно! — кивнул головою контролер. — Оно всегда так говорится. Что ж, придется составить актик, товарищ заведующий. Где ваш кабинет?..
— Та… та… там кабинет… Попрошу налево…
В кабинет шли, как за гробом: медленно, печально глядя перед собою. Замыкал шествие завмаг. Вдруг он увидел в дверях, ведущих в подсобное помещение, тетю Варю. Старушка, задрав голову, смотрела с нескрываемым любопытством.
— Ты это что ж наделала, старая карга! — прошипел завмаг, поравнявшись с уборщицей.
— А что? — быстрым шепотом ответила она, — как вы сказали, я так и сделала: выждала, пока Васютина занялась с покупателями, и сунула Марь Максимне эту вот благостыню…
— Так разве же тебя о том просили?!
— А о чем же? Слава те господи, не первый раз мы Марь Максимну выручаем: то то ей подкинешь в шкафчик, то — другое… А этой новенькой — Зинке то есть, так разве ж ей всучишь что?.. Она ж вас и так срамит, где может…
И столько убежденности в собственной правоте было в глазах старухи, в выражении ее маленького личика и даже в энергичной складке сжатого ротика, что завмаг только рукою махнул. К тому же он услышал голос контролера:
— Товарищ заведующий, давайте уж сперва сделаем актик; своих сотрудников инструктировать будете потом!..
Через сорок минут Марья Максимовна, выходя с заплаканным лицом из знакомого нам чуланокабинета, повторяла между бесконечными сморканиями:
— Погубила меня проклятая старушенция! Без ножа зарезала! Убила и голову оторвала!
А в другом конце магазина «проклятая старушенция» горячо оправдывалась перед обступившими ее продавщицами:
— А я — что? Я ведь как всегда… У меня уже привычка: что мне даст Марь Максимна, несу ей в шкафчик. Что Иван Евдокимыч — ему в шкафчик. И пускай меня теперь спрашивает самое высшее начальство, я всем так скажу: как всегда, так и сегодня… Я — что?
Продавщицы хмуро поглядывали на старуху. И только «бузотерка» Васютина веселым голосом отозвалась:
— Правильно, тетя Варя! Ты так и начальству расскажи: «Как они меня приучили, так я и делала». Твоя привычка очень важное имеет значение! Именно — привычка!..
«Душа общества»
Чета Кисляковых — Василий Осипович и Елена Митрофановна — мои старые добрые знакомые, соседи. Как говорится, порядочные, интеллигентные люди…
Зашел я как-то к Кисляковым и слышу между супругами такой разговор:
— Ведь скоро твои именины, — напоминает Василий Осипович, — надо подумать: кого позовем, как отпразднуем и прочее.
— Да, да, — откликается Елена Митрофановна, — я уже прикидывала мысленно… Как хочешь, а без Линякина не обойтись…
— Ну несомненно! Без него просто скучно будет. Линякин так всех умеет объединить, так развеселить…
— Он что же — артист? — спрашиваю я. — Нет? Значит, затейник-массовик?
— Нет, нет, простой человек, служащий… в каком-то там тресте работает экономистом, а вот поди ж ты… даст бог человеку талант!.. Так умеет именно агитировать за веселье… Да вы сами увидите: приходите к нам четырнадцатого, вот тут Пал Палыч Линякин развернется во всю, так сказать, ширь…
Четырнадцатого я зашел к ним пораньше, так что весельчак Линякин пожаловал уже при мне.
На первый взгляд я не обнаружил в Линякине ничего особенно веселого или обаятельного: появился в квартире незаметным образом длинноносый сутулый человек с лысиной, аккуратно прикрытой волосами, заимствованными у висков и затылка. Вместо глаз — щелочки, отчего кажется, будто обладатель этих щелок весь мир подозревает в чем-то нехорошем и пока что присматривается, чтобы уличить человечество впоследствии, когда достаточно наберет улик…
Войдя, Линякин небрежно поздоровался с хозяевами, еще небрежнее кивнул мне и сразу направился к пышно убранному именинному столу… Ну, кто же не знает этих богато накрытых столов, составляющих гордость хозяйки и предмет уважения со стороны гостей, пока гости не осмелеют и не втянутся в процесс разрушения всего, что сооружено на столе?.. Но «душа общества» Линякин осматривал стол с придирчивостью, напоминающей ревизию госконтроля в организации, подозреваемой по части неблагополучия в материальной и финансовой отчетности. Или скажем так: перед своим «смертельным» номером в цирке выходит на арену гастролер, дабы лично убедиться, что сложная аппаратура для его полетов и прыжков смонтирована правильно. Выходит он еще «инкогнито»… На гастролере — мохнатый купальный халат, лицо не загримировано, и всем своим видом гастролер показывает, что он просит его не замечать. Вот через пять минут зажжется полный свет, станут шеренгой униформисты, и шталмейстер диким голосом проорет полный титул гастролера; тогда-то под бравурную музыку появится перед зрителями исполнитель главного «аттракциона» в блестящем плаще, завитой, накрашенный и улыбающийся, словно этикетка с туалетного мыла…
Линякин осматривал, естественно, не аппаратуру, а, главным образом, — бутылки со спиртными напитками, расставленные хозяевами на столе не без некоторых декоративных и гастрономических соображений. Длинной волосатой рукой Линякин брал бутылки и перемещал их на столе. Делал он это очень серьезно, и лицо у него в эти минуты было значительное…
— Та-ак, — негромко приговаривал он, — портвейн надо сюда. Наливочки переставьте поближе к маринаду… Здесь достаточно будет этого графина, а тот — отставьте подальше… И вообще я вам должен сказать: ассортимент у вас неправильный. Надо было усилить крепкую часть…