Развивая предложенное нами вначале противопоставление южного и северного архетипов поведения, можно утверждать, что нордический писатель остужает страсти, преобладает над ними. Проповеди Стриндберга, в отличие, скажем, от плачей Иеремии или Соломона, горячи лишь внешне, словесно, по существу же холодны, напыщенны, риторичны и пропорциональны, как искусственный кристалл. И это правильно. Разжигание страстей происходит зачастую именно с юга: вспомним походы ратей Тамерлана, македонянина Александра, Юлия Цезаря, походы пламенного корсиканца и бесноватого австрийского ефрейтора, а также неблагоприятное представительство на отечественном престоле уроженцев Симбирска и Гори. Это что касается политики и военной экспансии. Идеологические веяния, распространяющиеся на Север из Средиземноморья, в большинстве своем также непригодны и даже вредны для жителей Севера. Не случайно в отечественной историографии бытуют две версии христианизации: крещение киевских князей и призвание варяжских гостей на княжение в Ладогу, Изборск и Бело-озеро. В этом смысле методические указания одного из наших политических лидеров насчет «последнего броска на юг» и «последнего вагона на север» имеют хотя и крикливо выраженные, но реальные направленности. Хороший запас пакового льда в Арктике и благоразумия в столицах северных государств и России потребен для того, чтобы гасить очаги пожаров на Балканах, Кавказе, Палестине, в местах религиозно-этнической скученности и вопиющей материальной бедности.
И еще одна странная общность есть у Т. Гарди и К. Гамсуна: в последние 20-30 лет жизни оба фактически отказались от сочинительства в пользу реальной жизни: Гарди писал лишь стихи, последний роман Гамсуна «Кольцо замыкается» датирован 1936 годом. Дом близ Дорсетшира, хутор на Лофотенских островах и старая усадьба Нерхольм оказались более реальными, вещными, чем романические бредни, даже если они с точностью указывали на каждую загородку для скота или мостик через протоку на десятки верст в округе. На языке русской поэзии это звучит так:
Я пережил свои желанья,
Я разлюбил свои мечты…
Тем более что мечты обоих реализовались, получены престижные литературные премии, изданы книги, распространилась слава. Истощилось то «внутреннее тепло», которое генерирует северный человек под воздействием окружающего холода. Гарди и Гамсун, всю жизнь славившие безыскусные радости бытия, - семью, любовь, любовные свидания в безлунную полночь на берегу ручья или у развилки дорог, хороводы крестьянских девушек и возвращение рыбаков с уловом, плотницкие работы или сельские свадьбы, поставлены перед фактом: этому гармоничному природному бытию приходит-таки конец. Цивилизация берет свое. Вместо бричек тарахтят автомобили, распахивается Эгдонская пустошь, линии электропередач и телеграфа карабкаются по норвежским скалам, в Сегельфосс прибывают суда из Мексики, трещит по швам семейное счастье Джуда и Сью, как оно трещало в те же годы у Карениных. А поскольку подобные трансформации в течение их долгой жизни со стороны дьявола, прогресса, торговли, техники и Гамсун и Гарди претерпевали не раз, то и выход мыслится один. Да ведь и восприемники уже есть: и Пер Лагерквист, и Сельма Лагерлеф хорошо освоили руны мастера, а в Уэльсе по таким же пустошам уже ходят герои Джона Фаулза: Подруги французского лейтенанта и всякого рода Коллекционеры. Прах Т. Гарди захоронен в Вестминстерском аббатстве рядом с могилой Диккенса, самое имя Гамсуна, несмотря на его коллаборационизм, воспринимается норвежцами как имя национального героя.
Однако есть известная грусть и ирония (во всяком случае, у чувствующего и ныне живущего) в таком исходе. Смысл она заключает простой: если даже такие исполины принесены в жертву поступательному движению, то что остается нам в наш меркантильный век лотошников, мешочников, автомобилистов?
Боги и герои древнегерманского эпоса, известного под названием «Младшая Эдда», кончают нехорошо – взаимным смертоубийством: «Тор умертвил Мирового Змея, но, отойдя на девять шагов, он падает мертвым, отравленный ядом Змея. Волк проглатывает Одина, и тому приходит смерть. Но вслед затем выступает Видар (…) Рукою Видар хватает Волка за верхнюю челюсть и разрывает ему пасть. Тут приходит Волку конец. Локи сражается с Хеймдаллем, и они убивают друг друга. Тогда Сурт мечет огонь на землю и сжигает весь мир». И хорошо размалеванные идолы Перуна примерно в то же время (Х-Х11 век) вместе с сонмом языческих богов сплавляют за днепровские пороги, не давая пристать к берегам; Чур, Купала, Похвист, Лада, Лель поддаются апостольскому слову, хотя и не без сопротивления. Оттеснение старых богов – процесс возобновляющийся и во всех областях деятельности. Но изобретение книгопечатания не отменило традиций устного сказа, как изобретение твердотельного проводника и компьютера не отменило традиций книгопечатания. Потому что вершителем перемен оказывается сам человек, его назревшие потребности, его слова и дела. А в бытийном плане мастера классической английской и норвежской прозы Томас Гарди и Кнут Гамсун и до сих пор являются непревзойденными образцами, нравственной опорой, духовным ориентиром.
8-10 января 1996 г.
(статья опубликована в газете «Литература», приложение к газете «Первое сентября», №16 за 1996 год, а также на сайте )
---------------------
©, Алексей ИВИН, автор, 1993 г.
ТРЕХЛИКИЙ ЯНУС
Времени прошло столько, что можно делать выводы.
Было явление. Называлось «метафоризм». Или даже «метаметафоризм». Или «центонная поэзия». От латинского центум – лоскут, лоскутное одеяло. Оно возникло и оформилось в русской поэзии в конце 70-х, начале 80-х годов. Поскольку его представители были в ту пору, в большинстве, студентами Литературного института, то преподаватели этого учреждения и разработали теорию метафоризма. Поэтов-метафористов довольно много, их выступления имели – тогда – шумный успех, но наиболее узнаваемыми оказались трое – Александр Еременко, Иван Жданов и Алексей Парщиков. Еще прежде, чем они обзавелись собственными сборниками, о них и о метафоризме уже были написаны большие статьи и научные исследования.
Из этих троих каждый эволюционировал по-своему, по собственным склонностям: тексты Жданова все больше походили на некое поэтическое камлание (шаман бьет в бубен, пляшет и заклинает, пока не падает без сил), Парщиков занялся американизмом и западно-европейскими литературными традициями, свел широкие интернациональные знакомства и укатил в Базель на преподавательскую работу. А Еременко попросту замолчал. И молчит уже десять лет, хотя книжки, составленные из прежних стихов, у него выходили и в 90-е: Стихи, ИМА-Пресс, М,1991; На небеса взобравшийся старатель, Барнаул, 1993.
Попытаться объяснить это молчание после победы? Можно предположить, что напряжение сил, необходимых для успеха, привело к их истощению: с одного вола семь шкур не дерут. Это во-первых. А во-вторых, начались перемены. Нужно время, чтобы собраться с духом, собственные традиции связать с новыми ценностями. Наше поколение прихватило заморозками – и вдруг общественные структуры расслабли, словно кисель. И это тоже приходится осмысливать. А успех… что успех! Редкий поэт способен преуспевать в соответствии с достижениями современной цивилизации, то есть иметь счет в банке, своего дантиста, адвоката и машину. Лет десять назад об этом никто не помышлял. Да и нынче редко кто из пишущей братии считает все это благом и достаточным стимулом к действию.