Сашка сидел рядом смирно, понурив голову, но не плакал. Обычно веселый, игривый, смышлёный, сейчас он сидел тихо-тихо, почти не дыша. Как будто сам хотел умереть и поскорее воссоединиться со своей матушкой.
На обратном пути с кладбища Степан украдкой, сквозь слёзы, стоявшие пеленой в раскрасневшихся воспалённых глазах, поглядывал на сына. Он все также тихо сидел, понурив голову.
Уже дома, распрягая лошадь, он вдруг бросил всё, схватил сына на руки, крепко-крепко прижал его к себе, и сквозь слёзы сказал:
— Держись, Сашка. Матушка твоя была сильной, до последнего вздоха. Я не из робкого десятка. И ты будь сильным. Ты проживёшь хорошую жизнь. Счастливую. Не без трудностей конечно, но счастливую. Раз на наш с матушкой век счастья не досталось. Так пусть оно все перейдёт к тебе.
Мальчуган, вцепившись ему в шею, вдруг начал подёргиваться, неистово плача на плече отца. И каждый всхлип сына был подобен выстрелу для степановского сердца.
***
— Именно они убийцы истинно народных ценностей! Каждое их обещание сродни выстрелу в сердце простого русского му…
Оратора на полуслове прервал звук залпа и тихий свистящий звук. Народ кинулся врассыпную. Александр, прикрыв одной рукой голову, а другой, обхватив и закрыв древнюю старушку Ефросинью, повлёк её за собой в сторону ближайшей канавы.
Уже лёжа на земле, он слышал, как беляки что-то кричали друг другу, отдавая приказы и команды. Суета длилась недолго. Вплоть до второго залпа, прогремевшего, казалось, ещё громче. Тогда уже белые побросали всё, сели на коней и ринулись прочь из деревни.
Александр поднял на ноги старушку.
— Беги, милок. Беги. Предупреди своих, а я уж с батожком доковыляю сама. Бог меня миловал. Пусть девятый десяток размениваю, да видно не пришёл ещё мой час. Беги милок, беги. Не грызись совестью.
Александр, хоть и нехотя, а всё же поспешил домой, чтобы рассказать об услышанном домочадцам и успокоить их, что он жив и с ним всё в порядке.
Больше выстрелов не было. Оба ядра упали в озеро. Видно на то прицел и был, чтобы только белых напугать и деревенских не покалечить. Но кто стрелял? С какой стороны? Эти вопросы Александра мало интересовали. Все его мысли в данный момент были о том, чтобы побыстрее вернуться к своей семье. Мысль, что его дети, пусть уже и взрослые, останутся без отца, как и он в своё время, пугали Александра больше, чем пушечные выстрелы.
***
Остался Сашка без отца восьми лет отроду. Теперь уже он, пацанёнок, управлял телегой, везя тело отца на кладбище. Он этого не помнил, но также тихи-тихо сидел понурив голову, изредка поглядывая на дорогу.
Сирота. Это слово он слышал и раньше, но никогда не думал, что когда-нибудь так будут называть и его. Пусть отец не женился второй раз, но они жили хорошо, с хозяйством справлялись, не голодали. Пока отец лес рубил, Сашка успевал по дому столько, что не всякая хозяйка сумеет. А возвращался отец, доделывались и те дела, что Сашке пока были не под силу из-за малого роста и возраста.
Что же теперь с ним станет? Кто о нём позаботиться, о ком заботиться самому Сашке?
По возвращении с погоста, ещё не доехав до своего дома, Саша увидал незнакомую телегу у ворот своего дома.
— По твою душу приехали, — сказал один из мужиков, что помогал отца хоронить.
— Не пугай мальчонка! — сказала баба Фрося. Она жила в три дома от Сашки, и всегда была к нему добра. — Сашок, это твой родственник.
— Какой ещё родственник?
— Сама не знаю с какой стороны он тебе приходится. Не больно-то он разговорчив. Может с отцовской, может с материнской… Но он не раз бывал здесь, помогал дом строить, приезжал, когда мать твоя померла.
— Почему же я его не видел ни разу, и не помню?
— Бог его знает почему. Но ты не пугайся. Он купец. В его доме голодать не будешь. Мужик он строгий, но справедливый. Ты пока у него поживёшь. А там видно будет.
Сашка ни за что не хотел уезжать из отеческого дома. Но делать было нечего. Родственник этот и вправду оказался не из болтливых. Поздоровался. Помог с телегой. Поговорил с соседями. Вечером приготовил ужин. И только после трапезы кратко объяснил Сашке предстоящие дела. Сейчас они переночуют, утром заколотят ставни, перекроют печь, закроют чердак, соберут вещи и лошадь. И поедут домой. В дом к этому купцу, что в Миасской станице расположен.
Помогая запирать ворота перед выездом, Сашка смотрел на всё как сквозь стену или пелену. Может поэтому не обратил внимания, что почти вся его улица, да и жители соседних, смотрели на их приготовления к дороге. Кто через ограду, кто у окна, а кто и на дорогу вышел. Но, несмотря на присутствие народа, слышны были лишь обычные звуки для рядового дня в деревне. Но даже с ними на улице ощущалась тяжелая тишина.